— Пожалуй, Громов, поедешь с нами, — распорядился Михаил Кириллович. — Пойди к себе в машину, позвони, чтобы дорогу нам расчистили.

По пути к машине Михаил Кириллович несколько раз останавливался, разглядывал памятники.

— А кладбище ничего, — сказал он, — конечно, не такое престижное, но ничего.

— Миша, — Желтухин взял его за руку, — мне кажется, ты меня за дурака держишь.

— Ты о чем?

— Об этом деле с машинами.

— А тебе денег мало? Как паук насосался — ну и сиди. У тебя ни расходов, ни трат.

— Миша, не считай чужие деньги. Лучше будет, если ты мне мои отдашь.

Последнюю фразу Желтухин произнес жестко.

— Ты, Степа, меня никак пугаешь?

— А что мне тебя пугать, Миша. Ты же знаешь, у меня про твою жизнь все бумаги собраны. Хоть роман пиши из серии «Жизнь замечательных людей».

Михаил Кириллович посмотрел на Желтухина. Недобро. Нехорошо посмотрел.

— Получишь, скорпион старый. Получишь.

4 сентября. 8.35

Врач медленно ввел иголку в вену, надавил на головку шприца.

Игорь Корнеев увидел, как лицо женщины, синюшно-болезненное, начало постепенно розоветь, молодеть просто на глазах. Исчезли синие тени, губы словно налились кровью, в глазах появился живой блеск.

— Вы можете говорить, Лариса Петровна? — Корнеев подошел, сел рядом.

— Да.

— Как было дело?

— В час ночи мне позвонил человек, сказал, что он говорит из Шереметьева, что он привез посылку от Николая.

— От вашего мужа?

— Да.

— Где ваш муж?

— В Лиссабоне, в командировке.

— Вы сами попросили его завезти вам посылку?

— Нет, он сказал, что переезжает во Внуково и утром улетает домой.

— Куда?

— Я не спросила.

Женщина откинулась на спинку дивана и закрыла глаза.

— Воды, — обронил Корнеев.

— Не надо, спасибо.

— Вы можете говорить?

— Конечно. Их было двое. В масках и синих халатах. У них были пистолеты. Они потребовали деньги и чеки.

— Вы отдали?

— Да. Семьсот рублей и полторы тысячи чеков.

— Что они еще забрали?

— Магнитофон и мою дубленку.

— Они угрожали вам?

— Да. Кричали, страшно матерились.

— Голоса их вы запомнили?

— Один был грузин.

— Почему вы так думаете?

— Во-первых, акцент, а во-вторых, когда я потеряла сознание и потом пришла в себя, то один другого называл Нугзаром.

— А дальше?

— Грузин сказал: «А бабенка ничего, только вроде концы отдала она». Второй подошел ко мне, пощупал пульс, засмеялся: «Нет, сомлела немного, и все». Грузин увидел у меня на шее цепочку, наклонился, маска упала.

— Вы запомнили его лицо?

— Да.

Корнеев встал, быстро вышел в другую комнату, где работали эксперты. Прищурился на секунду от вспышки фотоаппаратов, огляделся.

— Логунов, — позвал он оперативника, — поезжай в управление, привези альбом.

Логунов уехал, и время остановилось. Оно стало плотным и липким. Так всегда бывало, когда машина слегка начинала останавливаться, словно у нее полетело колесо на трассе во время многодневной гонки. Рядом с Ларисой Петровной сидел врач, в соседней комнате тихо переговаривались эксперты-криминалисты, тяжело вздохнула в коридоре собака. Игорю захотелось пить, и он пошел на кухню. Зита, огромная серо-черная овчарка, лежала в коридоре у дверей, положив на лапы лобастую голову.

— Ну что, подруга, устала? — спросил Игорь.

Собака помела хвостом по полу, провожая Корнеева добрыми карими глазами.

Игорь заглянул к экспертам:

— Ребята, я пить хочу.

— За газировкой сбегать? — хитро прищурился эксперт Витя Шеин.

— Хорошо бы, конечно, но от тебя разве чего хорошего дождешься. Кран на кухне вы обработали?

Шеин молча посмотрел на Корнеева. Ему даже отвечать не хотелось на подобную глупость.

— Понял, — усмехнулся Игорь.

На кухне он напился прямо из-под крана пахнущей хлоркой воды. В животе от нее сразу стало муторно.

Игорь сел у окна и закурил.

На соседнем карнизе о чем-то добро переговаривались голуби. Их курлыкающие голоса создавали некую обстановку покоя, размагничивали, уводили от этой квартиры в нежную московскую осень.

А Игорь любил ее. Видимо, в каждом человеке заложен свой генетический код. Одним лучше зимой, другие внутренне распрямляются летом, кто-то весной себя хорошо чувствует. А он, Игорь Корнеев, ощущает прилив сил именно осенью. Но вместе с тем в осени этой скрыта для него ловушка. Как только начинается бабье лето, совсем Игорю работать не хочется. Хочется гулять по улочкам Замоскворечья, или по Басманной, или по Чистым прудам, бесконечно повторяя стихи, вычитанные в повести Паустовского «Время больших ожиданий»:

Осенью Игорю становилось грустно. И он становился особенно эмоционально восприимчив. А это в его службе было лишнее. Совсем ненужное ему. Игорь посмотрел на часы. Логунова пока не было.

Конечно, надежда на то, что хозяйка опознает нападавшего по фотографии, была весьма эфемерной. Да и что можно было требовать от женщины, попавшей в такую немыслимую ситуацию.

Но все-таки это был шанс. Да и сам Корнеев родился не сегодня и в розыске вкалывал который год. Были у него сведения. Были. Но тоже весьма приблизительные.

Ограбление этой квартиры третье. Группа работала четко по твердой наводке. Грабители навещали только людей, многократно выезжавших за рубеж.

Причем дверь хозяйка открывала, находясь в полной уверенности, что ей привезли посылку от мужа. Значит, наводчик не просто знал, что муж Ларисы Петровны уехал, но и мог предположить, что он обязательно передаст нечто с оказией.

Методика ограбления разительно схожа. Всегда двое, маски, синие халаты. Правда, в тех двух случаях грабили ночью, после двенадцати, а здесь работали в семь утра.

Пятнадцать лет назад он, Корнеев, после школы милиции пришел работать в Свердловский райотдел. Все считали, что ему крупно повезло: он миновал самую сложную инстанцию — отделение.

Тогда он работал в группе, занимающейся раскрытием квартирных краж.