продал её за бесценок – раза в три ниже рыночной стоимости, объяснив, что никто не хотел покупать эту комнату из-за соседей кавказцев.

Небольшую разницу между продажной ценой комнаты и банковским долгом, этот банк положил на счет Михаила Ефимовича, поскольку тот отказался брать эти деньги, всё ещё надеясь, что правда и справедливость восторжествуют и ему не придется расплачиваться жильем за мошенников.

Отведенные три месяца на выселение из своей комнаты, Михаил Ефимович провел в тщетных попытках оспорить решение суда, из-за чего бросил работу грузчиком и жил на остаток своих сбережений, а когда они кончились, то начал брать деньги с банковского счета, которые тоже скоро кончились: приходилось платить адвокатам и в судах.

Ничего доказать ему не удалось и однажды Михаилу Ефимовичу пришла повестка, извещающая его о предстоящем выселении из квартиры. Он убежал из дома в этот день, надеясь, что без него его не выселят – так и случилось. Потом ещё два раза приносили повестки: он за них не расписывался в получении, но служебные исполнители брали подписи у соседей – хачиков, что он отказался брать повестки.

Однажды в полдень, вернувшись домой с очередной встречи с адвокатом, Михаил Ефимович застал судебных приставов, выносящих его вещи из квартиры и складывающих их в кучу, чуть в стороне от подъезда. Он оцепенел: рушилась его последняя связь со столицей в виде простого, но собственного жилья. На его возмущение равнодушные приставы показали бумагу с постановлением суда об его выселении из не принадлежащей ему комнаты.

Михаил Ефимович побежал в полицию, чтобы остановить произвол: нельзя же выбрасывать человека на улицу без предоставления ему другого жилья, но в полиции только посмеялись над ним: давно уже можно выселять, даже за неуплату коммунальных платежей в течение полугода, а за долги банкам и вовсе нет никаких ограничений на изъятие жилья.

– Куда же я дену свои вещи,– спросил Михаил Ефимович, – они так и будут лежать у подъезда?

– Можете не беспокоиться за вещи,– отвечал ему дежурный, – приставы должны вызвать машину, вещи погрузят и отправят на ответственное хранение на складе, откуда вы сможете забрать их, когда определитесь с жильем.

Вернувшись домой, Михаил Ефимович не застал ни приставов, ни своих вещей: только соседи кавказцы сидели на скамейке у подъезда и веселыми криками приветствовали его: «Ну что ученый, не хотел продавать комнату – теперь она даром достанется нам, а ты, как собака, будешь жить на улице. Я говорил тебе, что Москва наш город, а ты не поверил, – кричал Сослан, показывая неприличные жесты.

Покуражившись ещё, хачики ушли, освободив скамейку, на которую и уселся Михаил Ефимович, совсем обессилев от нагрянувших напастей.

– Хорошо, хоть вещи отвезли на хранение, – подумал он,– сниму комнату, денег хватит на месяц, а там видно будет: адвокат обещал, что всё уладится, и комнату мне вернут. Тогда продам её и уеду домой в квартиру матери, проживу на эти деньги год, а там и пенсию начну получать, досрочно, как безработный.

Пока он успокаивал себя надеждами, подъехал фургон. Из него вышел пристав и спросил у Михаила Ефимовича, где тут вещи, которые надо отвезти на склад для хранения.

– Это мои вещи, – отвечал Михаил Ефимович, – их уже отвезли, скажите только куда?

– Ничего не знаю, – вот бумага с описью вещей, которые надо отвезти из этого дома, мы ничего и никуда не отвозили.

Пристав вместе с Михаилом Ефимовичем прошли к соседнему подъезду, где сидели две старушки и спросили у них, куда делись вещи от подъезда. Старушки отвечали, что подъехала грузовая машина «Газель», там были три человека кавказской наружности, они погрузили все вещи и уехали. Старушки думали, что это их вещи, потому что при выносе этих вещей из дома тоже присутствовали три кавказца.

Пристав выругался и уехал, а Михаил Ефимович понял, что его соседи организовали похищение всего имущества, которое, возможно, просто вывезли за город и где-нибудь выбросили, потому что ничего ценного для посторонних там не было.

Он лишился одежды и обуви, а главное, всех документов, кроме паспорта, который теперь всегда носил с собой и свидетельства собственности на комнату, которое требовалось адвокатам.

Только сейчас, он ясно и отчетливо понял, что не вернуть ему ни комнаты, ни вещей и снова, как и сорок лет назад, он оказался в Москве на правах приезжего, но тогда была юность и надежды на благополучную и яркую жизнь, а сейчас была старость и никаких надежд.

Михаил Ефимович сел на скамейку у своего подъезда, ощущая, как тоска и отчаяние постепенно заполняют всё его тело и душу, поглощая мысли и желания. Захотелось разом кончить все заботы и чувства.

Он встал и бесцельно пошел прочь от своего бывшего дома, углубился в жилые кварталы, перешел железную дорогу, рощу, пустырь и оказался рядом с заброшенной фабрикой, огороженной бетонным забором.

Рядом, в низине протекал ручей, на склоне росла одинокая береза, и у Михаила Ефимовича появилось осознанное желание повеситься именно на этой березе. Он подошел ближе, подыскивая подходящий провод или веревку, чтобы исполнить своё последнее желание, но, к счастью, ничего не нашел.

Тогда Михаил Ефимович пошел на заброшенную фабрику, зашел в старое кирпичное здание, в поисках веревки взобрался на чердак, но ничего пригодного для сведения счетов с жизнью там не нашел и остался ночевать в прогретом майским солнцем чердаке. Так предполагаемое место его самоубийства стало местом продолжения его столичной жизни.

Вспоминая все перипетии своей жизни, под мерный шум дождя, Михаил Ефимович перекусил пару раз из своих запасов, подремал и вечером уснул окончательно, в надежде на завтрашний погожий день, чтобы продолжить добывание средств к существованию.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Недели через две после дождливого дня воспоминаний, проведенного на чердаке, солнечным утром, Михаил Ефимович, одевшись и позавтракав из своих припасов, увязал две стопки книг и отправился к людям по своим торговым делам.

Аккуратно прикрыв вход в подвал, ведущий на чердак, куском шифера, валявшегося неподалеку, Михаил Ефимович осторожно выглянул из бункера, как он называл спуск к подвальной двери, и, убедившись, что поблизости нет посторонних, поднялся по ступенькам и зашагал прочь от дома, держа в руках по увесистой стопке книг, перевязанных капроновым шнуром.

Он спешил на своё рабочее место у автобусной остановки, где сегодня решил торговать книгами. Путь его, как всегда, пролегал вдоль заброшенного цеха, бывшей здесь, до демократии, фабрики.

Неожиданно, сверху упали одиночные капли дождя. Он поднял голову: небольшая тучка повисла в ясном небе над головой и капли дождя падали именно из