– Значит, у леди в баре специальное разрешение.

Оба зашлись звучным смехом.

– Главное, не забывай... – сказал Кевин, усаживаясь на грубую скамейку рядом с братом; близнецы автоматически развернулись в разные стороны, обеспечив себе стену с тыла и полный обзор площади, – ...с какой стороны вылетает пуля.

Все знали, как неохотно Чио Итало покидает стены «Сан-Дженнаро», по делу или ради удовольствия. Даже проезжая в своем «бьюике» по городу, он ненавидел улицы, насыщенные выхлопными газами и продуктами человеческой жизнедеятельности. Но бывали обстоятельства настолько важные, что с ними приходилось считаться. Винс поставил вопрос ребром: «Как часто президент Соединенных Штатов Америки присутствует на церемонии награждения предприятия семьи Риччи?»

Итало перебрал в памяти последние лет пятьдесят – начиная с того времени, когда он послал американских моряков на подмогу Чарли Счастливчику в тюрьму, куда его усадили захватчики Сицилии. Нет, ни один президент еще не выражал открыто поддержку семье Риччи. Даже те, кому он помог войти в Белый дом, вроде Никсона, не решались обнародовать свое расположение.

«Ричланд» – другое дело. Это признанный поставщик оборонной промышленности, Чарли Ричардс, постоянно якшается с отребьем из Белого дома. Пусть его. От политиков у Итало начиналась изжога. Как от всех проституток.

Но сегодняшнее событие не имеет отношения к Эль Профессоре. Победа целиком принадлежит Винсу!

И все благодаря медицинским центрам. Винс заказал маленькой Пэм буклет про детоксикацию. Сборище бездельников, называющее себя президентским комитетом по борьбе с наркоманией или как-то еще в этом роде, постановило наградить... Пэм! Только событие подобного масштаба могло вынудить Чио оставить свой кабинет в «Сан-Дженнаро» и выйти на опасные, грязные улицы Манхэттена, кишащие больными СПИДом, сифилисом и другой чумой, которую Господь посылает грешникам, развратникам. Итало не боялся никакого суда, в том числе и Господнего, но какой-нибудь из этих извращенцев мог чихнуть ему в лицо!..

Стоя здесь в ожидании прибытия президента, бросая косые взгляды на всех этих жалких подонков, шмыгающих носами, Итало страдал от каждой секунды затянувшегося издевательства. Он был слишком стар и могуществен, чтобы терпеть такое окружение, слишком свободен от самодовольства, чтобы переносить это скопление ничтожеств.

Он с особой неохотой покидал сегодня Доминик-стрит, потому что ожидал телефонного звонка. Что-то смешало его планы окончания вендетты с помощью Стефи. Поступающие сведения со старой родины были тревожными: поножовщина, близнецы требуют самолет, Изабелле и детям нужна охрана.

Но на посторонний взгляд походка Итало была бодрой, осанка – безупречной, поза – энергичной. Казалось, груз прожитых семидесяти лет совсем не обременяет его. Он уже пережил всех своих братьев – он, самый старший! Это не было поводом для хвастовства – Итало прекрасно знал, что старуха с косой скоро доберется и до него. Но этот страх затмевал другой, еще более нестерпимый: Америка не прощает старости, американцы поклоняются молодости. Целые отрасли индустрии были закрыты для таких, как Итало. Старики могут, неприкаянные, бродить по тротуарам, валяться лицом в луже, умирать как собаки – но город жрецов юности не заметит этого.

Поежившись от неприятных мыслей, Итало вдруг рассердился на себя за то, что впутал свою любимицу, Стефи, в идиотский план прекращения вендетты посредством свадьбы. Никогда нельзя доверять корлеонезцам, в особенности когда речь идет о женщине.

Винс собирался проводить церемонию на улице, но умники из президентской охраны отказались взять на себя ответственность за безопасность высокого гостя, если только он не перенесет торжество в замкнутое пространство, очищенное от подозрительных личностей и протравленное дезинфектантом с ароматом хвои. Поэтому выбор пал на собор Святого Патрика.

Вручались три награды. Первая – посмертная, медаль для вдовы лейтенанта полиции, убитого в перестрелке неделю назад. По слухам, его прикончил сослуживец, неудовлетворенный разделом отступных, полученных от мелких толкачей. Вторая и третья награды – почетные знамена – были присуждены «Си-би-эс ньюс», за документальный фильм, в котором кокаиновая цепочка была прослежена до трех важных правительственных чиновников латиноамериканской страны, режим которой активно поддерживал президента США, и Пэм Скарлетти, художественному директору «Риччидискс, Инк» за буклет «Детоксикация возвращает тебе жизнь».

Итало наблюдал за тем, как Винс пожирает глазами Пэм. Она выглядела неотразимо в черной юбке, очень короткой, открывающей стройные колени, в белой блузке с пышными рукавами и матросским воротничком, концы которого были связаны как раз посередине между ее большими, красивыми грудями. В этот день она накрасилась более броско, чем обычно. Собственно и без косметики, и даже без того внутреннего возбуждения, которым светилось ее лицо, Пэм была очень недурна. Ну, а что думал по этому поводу Винс, мог прочитать на его лице и менее проницательный наблюдатель, чем Итало.

Взгляд Винса переместился на Ленору. Пэм, конечно, была не так хороша, как его жена, но сейчас, с огромным выпирающим животом, Ленора выглядела карикатурно. Темно-серый готический шпиль собора, казалось, дымился под ясно-голубым апрельским небом. Солнце то и дело выглядывало, ласково согревая будущую мать, верную последовательницу Папы Римского по отношению к противозачаточным средствам.

Поток транспорта с Пятой авеню перетекал на Пятьдесят третью улицу, яростными гудками выражая свое неудовольствие. Наконец хор сирен возвестил о приближении президента США.

Из первого и второго «кадиллаков» высыпала горстка агентов безопасности, из третьего чинно вышел президент. Было заметно, что он ожидает продуманных и организованных приветствий, но его встретила обычная полуденная толпа зевак – толпа Пятой авеню, туристы, служащие на обеденном перерыве, домохозяйки, выскочившие за покупками.

Итало с иронической зоркостью отметил тень разочарования на худом, продолговатом лице президента. Агенты пробивали проход вдоль ступенек собора к аналою, украшенному голубыми и желтыми – цвета политической партии президента – звездами и полосками.

На углу Пятьдесят третьей улицы военно-морской оркестр грянул «Привет шефу!» – не очень популярную для Нью-Йорка мелодию. Мэр сновал за аналоем, похожий на большую куклу Панчинелло. Оркестр заиграл «Нью-Йорк. Нью-Йорк». Замелькали репортерские вспышки. Мэр начал бормотать свои затасканные, набившие оскомину клише, и, выныривая то тут, то там в толпе, зажужжали видеокамеры.

– ...полчища свирепых крыс, несущих разруху, болезни, революции... – разорялся мэр.

Слушатели на секунду сконфузились, и впрямь напоминая собой полчища крыс, просачивающихся по артериям города, вместе с тараканами делящих славу непоколебимой стойкостью. Мэр наконец подобрался к концу периода, и смысл использованной метафоры прояснился:

– И пока мы не переломим хребет последней крысе – наши дети в опасности!