– Чему быть, того не миновать, – сокрушенно развел руками Вадим Кузьмич и подумал: сколько же сил скопилось в этом человеке, сколько жажды деятельности и как же он одинок, если такая ничтожная просьба всколыхнула его, если вспыхнули его белесые глаза, заострилось лицо, как перед чем-то рисковым, на что он идет с радостной самоотверженностью!

Анфертьев наверняка знал, что Квардаков не откажет в просьбе. Жил Борис Борисович в однокомнатной квартире, был одинок, ездил в красных «Жигулях», любил потолкаться в заводском гараже, потрепаться с водителями о запчастях, бензине, правилах движения и прочих тонкостях, в которых он разбирался лучше любого шофера. А вот в заводоуправлении его сторонились, видя в нем человека временного, да и директора Подчуфарина остерегались, зная, что тот относится к Квардакову неодобрительно.

Квардаков откинулся на спинку сиденья, вперед смотрит внимательно, но все-таки находит возможность улучить секунду-вторую и взглянуть на Свету – она сидит рядом. На заднем сиденье расположился Анфертьев с сумочкой Светы. Он сам взял ее, чтобы она от избытка чувств не потеряла ее, не оставила бы где-нибудь. Тут же на заднем сиденье стоит коробка со швейной машинкой. Машина въезжает во двор, мягко останавливается. Анфертьев выносит машинку, захлопывает дверцу. Света благодарно целует Бориса Борисовича, тот опять смущается, его глаза влажнеют.

– Ребята, – говорит он. – Понимаете… Как-то не так мы живем, как-то все у нас косо-криво… Надо по-другому, иначе… так нельзя, нельзя… Приезжайте ко мне, а? Хоть сейчас! Поехали! У меня холодильник есть, он неплохо работает, поехали, а?

– Спасибо Борис Борисович, – Света в растерянности, она готова ехать, но Анфертьев непреклонен. Он твердо знает, что сегодня позволено, а что – ни в коем случае.

– Свете надо с покупкой разобраться, – говорит Вадим Кузьмич. – Мне нужно дите в саду забрать… Не получается, Борис Борисович.

– Давайте завтра! А что – прекрасный день! Дите заберем заранее, машинку Света к тому времени освоит, а?

– Мы же завтра увидимся, – говорит Анфретьев. – И договоримся.

– Пусть так! – соглашается Квардаков. – Главное, чтобы мы не забывали друг о друге, чего не бывает в жизни, ребята! Если бы вы знали… Договорились, а?

Квардаков мимолетно обнимает Свету, жмет руку Анфертьеву, садится в красную машину, хлопает дверцей, улыбается, машет рукой и отъезжает. Не заметив даже, вот простак! Не заметив даже, что на заднем сиденье осталась сумочка Светы с проездным билетом, удостоверением кассира и ключами от сейфа. До сумочки ли ему, если у него появились друзья, они договорились встретиться, если завтра, ну, не завтра, на следующей неделе к нему придут гости, он будет их угощать, доставать из холодильника бутылки, пакеты, банки, комната наполнится смехом Светы, ее словами, духами, она будет смотреть на него своими глазами, что-нибудь расскажет этот Анфертьев – незадачливый фотограф, но, похоже, неплохой парень. И Свету можно понять: до сумочки ли ей, если она купила наконец машинку и сможет шить себе наряды из чего только душа ее пожелает, до сумочки ли ей! А Анфертьев! Ему ли думать о чужих сумочках, если он все сделал, о чем его просили: достал машину, помог выбрать покупку, сейчас тащит ее на какой-то там этаж, распаковывает и устанавливает на столике… Какая сумочка, ребята, о чем вы говорите!

Наутро Анфертьев зашел за Светой, но та была очень расстроена – пропала сумочка. Вадим Кузьмич как мог успокоил ее, сказал, что почти наверняка сумочка осталась в машине Квардакова, и он, без сомнения, привезет ее, и оснований для беспокойства нет никаких. И столько было теплоты в голосе Вадима Кузьмича, что Света согласилась идти к заводу дальней дорогой, по набережной Яузы, которая в это летнее утро была так хороша, будто протекала не в каменном коридоре, а на просторе лугов и полей, и не бетонные громады высились по ее берегам, а трепетные березняки, и не бензиновый угар висел над ней, а самый настоящий речной туман. Короче говоря, Анфертьев и Света опоздали на пятнадцать минут, и все это время разнесчастный Квардаков бегал по заводоуправлению с сумочкой, всем рассказывал, как неловко получилось, как он подвел Свету Лунину, но все только посмеивались над бестолковым замом, который так разволновался из-за пустяка.

К тому времени, когда появились подзагулявшие Анфертьев и Света, их новый друг Борис Борисович Квардаков успел едва ли не трижды обежать заводоуправление с женской сумочкой, из которой временами доносился тяжелый перезвон ключей. При желании в нем нетрудно было уловить сходство с приближающейся грозой. О, если бы слышал Квардаков раскаты будущего грома, если бы знал, какую улику против себя так безоглядно творит своей легкомысленной беготней. Будут, будут к нему вопросы, и уже сейчас Анфертьев представлял их достаточно полно…

«Скажите, Квардаков, – вежливо спросит Следователь, – у вас была возможность снять копию Ключа?»

«Да я его в глаза не видел!»

«Многие утверждают, что вы могли это сделать. Помните историю с сумочкой кассира? Как получилось, что ключи пробыли у вас целую ночь?»

«Я только утром увидел сумочку в машине! Если бы я заметил ее вечером, то тут же отвез бы Луниной. Как вы этого не понимаете!»

«Но не отвезли. А как оказались напильнички в вашем столе?»

«Понятия не имею. Впервые вижу».

«А этот Ключ вам знаком?»

«Нет».

«Его также нашли в вашем кабинете. Он был тщательно спрятан под паркетом. Одна плашка вынималась, и в это углубление помещался Ключ. Выяснилось, что опилки, оставшиеся в надфилях, из того же металла, что и Ключ. Следовательно, Ключ изготовлялся именно этими напильничками. И то и другое найдено в вашем кабинете!»

«Совпадение!»

«Исключено, Квардаков. Как следует из заключения экспертизы, в настоящее время такой металл не выплавляется. Он довольно невысокого качества, со своеобразным химическим составом. Это металл прошлого века. Опилки из этого же металла обнаружены на ящике вашего стола. Мы сфотографировали вмятины на деревянной планке ящика. Они полностью совпадают с формой Ключа. Таким образом, цепь доказательств замкнулась. До сих пор было неясно лишь одно: как, когда вы смогли снять оттиски Ключа, как вы смогли изготовить копию? Но история с сумочкой отвечает и на этот вопрос…»

Вот такие примерно мысли пронеслись в склоненной голове Анфертьева, когда он увидел в конце коридора стремительно несущегося навстречу Квардакова. Борис Борисович шел широко, размашисто, и в его вытянутых руках в такт шагам раскачивалась сумочка, а Анфертьеву казалось, что это сам Квардаков раскачивается из стороны в сторону. Закачался зам, ох закачался.

– Ребята! – воскликнул он. – Так же нельзя! Я весь исстрадался из-за этой сумки. Избавьте меня от нее!

Никогда тебе от нее уже не избавиться, подумал Анфертьев. Наверно, я нехороший человек, наверно, я достоин осуждения. А Квардакова никто не считает плохим человеком. Бездельник, тупица и карьерист, он грабит государство на триста рублей в месяц, не давая ничего взамен, и за последние десять-пятнадцать лет взял из Сейфа больше, чем надеюсь взять я, но остается хорошим человеком. Что же получается… Стоит растянуть преступление во времени, и оно перестает быть преступлением? Если очистить Сейф за десять минут – это ужасно, за этим светит расстрел. Если же в этом Сейфе взять те же деньги, но не за десять минут, а за десять лет – сойдет! Все знают, что деньги Квардаков берет давно, много и безвозмездно. И это вписывается в мораль общества. Он сидит в президиуме за красным столом, осуждающе качает головой, сурово хмурит брови, заметив отступление от нравственности, от производственной и технологической дисциплины, вот-вот станет директором…