Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Небоскреб на Котельнической стоял, как и упомянула Брик, недалеко от Кремля, на берегу Москвы-реки (илл. 7.1).
В начале 1953 года новыми жильцами и соседями по шестому этажу стали Аркадий Александрович Пластов, один из виднейших советских художников-соцреалистов, и два профессора Московской государственной консерватории – Дмитрий Михайлович Цыганов и Константин Георгиевич Мострас (оба скрипачи). Там же получил квартиру В. И. Гостев, заместитель председателя Совета по делам религий при Совете Министров СССР. На 13-м этаже поселился И. А. Исаченко, заместитель начальника Управления по охране военных и государственных тайн в печати, а его соседями оказались Е. Н. Буеверова, управляющая Инспекцией по качеству шампанских вин, Н. Н. Блохин, директор Института экспериментальной патологии и терапии рака, и Даниил Львович Сагал[757] – актер, лауреат Сталинской премии, служивший тогда в Театре Советской армии[758]. Позже фильмы с участием Сагала показывали в кинотеатре „Иллюзион“»[759], расположившемся на первом этаже высотки.
Илл. 7.1. Небоскреб на Котельнической набережной. 1952 г. Собрание ГЦМСИР
Похожие квартиры привилегированные москвичи получили во втором небоскребе – административно-жилом здании у Красных Ворот. Оно стояло на холмистом участке у северо-восточного отрезка московского Садового кольца. Из всех московских небоскребов его достроили вторым по счету (илл. 7.2). Если Котельническая набережная была обязана своим названием слободе котельников, существовавшей в XVII веке у слияния рек Москвы и Яузы, то название Красных Ворот было связано с русской военной историей и царскими указами[760]. Раньше там стояла триумфальная арка – вначале деревянная, позже каменная, – которую со временем и прозвали Красными воротами[761]. В конце 1920-х годов, когда расширяли Садовое кольцо, стоявшую посреди улицы старинную арку снесли. В 1935 году здесь открылась станция метро «Красные Ворота». С 1953 года в небоскребе жили, среди прочих, А. Н. Бакулев (главный хирург Кремлевской больницы), М. Ф. Стрепухов (главный редактор газеты «Труд») и Алексей Душкин (главный архитектор этого самого небоскреба)[762]. Квартиры в этой второй жилой высотке распределялись тогда же, когда и квартиры в башне на Котельнической: списки жильцов обоих домов составлялись одновременно[763]. Третий жилой небоскреб – на площади Восстания (сейчас Кудринская площадь) у северо-западной дуги Садового кольца – был достроен только в 1954 году.
Илл. 7.2. Небоскреб у Красных Ворот. 1952 г. Собрание ГНИМА им. А. В. Щусева
В списках жильцов, составленных в конце 1952 года в Совете Министров, большинство получивших квартиры в первых двух зданиях – на Котельнической и у Красных Ворот, – были названы «работниками науки и искусства» и «руководящими и инженерно-техническими работниками»[764]. Так были обозначены две самые многочисленные категории получателей элитного жилья, хотя десятки новых квартир в здании на Котельнической были переданы сотрудникам силовых ведомств: Министерства обороны, Министерства внутренних дел, Министерства государственной безопасности, а также комендантам Кремлевского гарнизона[765]. Министерство путей сообщения – ведомство, отвечавшее за строительство небоскреба у Красных Ворот, получило в этом доме внушительное количество квартир для своих сотрудников – 35 (хотя министр запрашивал сто), а также все административные площади. Примечательно, что членов ЦК КПСС среди новоселов обоих жилых небоскребов не было. В марте 1952 года секретарь ЦК ВЛКСМ написал Берии с просьбой о выделении десяти квартир – получил шесть. К началу февраля 1953 года из 600 квартир в обоих жилых небоскребах оставались свободны всего девять.
Социальная иерархия под облаками
Реконструкция улицы Горького два десятилетия назад превратила главную торговую улицу Москвы в соцреалистическую магистраль, где обосновалась столичная элита, а небоскребы, построенные после войны у реки и на возвышенности, стали частью проекта, призванного продолжить начатое обновление. Проект небоскребов выходил за рамки реконструкции одной улицы, и потому перед архитекторами вставала особая задача – рассматривать Москву как единое целое, по сути, как один огромный соцреалистический ансамбль. Пусть в реальности позднесталинская программа благоустройства столицы применялась далеко не ко всем городским районам, небоскребы все же заметно изменили облик Москвы и производимое ею впечатление. Эти устремленные ввысь вертикальные доминанты пейзажа стали новыми средоточиями власти и культуры, а еще в них открыто, зримо для всех проявилась суть социальной иерархии того времени.
В письмах, которые писали представители советской интеллигенции, надеясь получить от власти новые квартиры в московских небоскребах, почти ничего не говорилось об эстетических представлениях, которые воплощали эти здания. Почти никто из авторов писем не прибегал к архитектурному языку соцреализма. Так, никто не выражал желания жить в красивых зданиях, которые являются частью продуманных ансамблей, построенных с оглядкой на национальные архитектурные традиции, на русское историческое наследие. Зато многие писали о самых прозаических, обыденных вещах: они мечтали пожить не в коммуналке, а в отдельной квартире, в доме с лифтами, с исправными электросетями, водопроводом и канализацией. Впрочем, попутно авторы писем обращались к общей соцреалистической риторике – той, что выходила далеко за пределы искусства и архитектуры и затрагивала самую суть повседневной советской жизни[766]. В своих письмах представители московской элиты высказывали и формировали понятия – прижившиеся еще в 1930-е годы – о воздействии архитектуры на ощущение человеком счастья и благополучия[767].
Предоставление отдельных квартир высокопоставленным руководителям и видным деятелям культуры вполне согласовывалось с довоенной политикой Сталина. Советские служащие обычно получали жилье через организации, связанные с местом работы. Высшие партийные руководители с семьями жили в отдельных квартирах в московском Доме правительства, построенном в 1931 году напротив Кремля, на другом берегу реки[768]. Некоторые жили в самом Кремле.