Варан гнал лошадь вперёд. Все эти дни он бо́льшую часть времени проводил в седле, давая себе на отдых ровно столько времени, сколько его требовалось лошади. А всё потому, что он буквально чувствовал, как быстро исчезает отведённое ему время. Он физически ощущал, как медленно, но методично разрушается наложенная Симмером руна, как истончается перегородка, отделяющая его от небытия. И это сводило с ума.

Поначалу он твердил себе, что это лишь выводит его из себя. Но сейчас он понимал, что просто боится. Причём долгие годы до этого Варан был твёрдо убеждён, что не боится смерти. Он не раз глядел в лицо опасности, и чаще всего даже не слишком волновался по этому поводу. Холодный, бесстрастный, бесстрашный. И куда только он теперь подевался, этот прежний Варан? Сейчас мысль о надвигающейся смерти всё больше заполняла его сознание. Она зудела, как укус комара. Варан никогда не считал страх смерти чем-то постыдным. Наоборот, он позволял сохранять трезвую голову, правильно оценивать ситуацию. Он помогал остаться в живых. Но этот, новый страх – он был иным. Он парализовывал волю, туманил сознание, заставлял фокусироваться лишь на себе.

Кусая губы, Варан пытался понять, как такое могло с ним произойти. И понял. Он понял, что раньше осознание смерти никогда не было неотвратимым. Даже в бою, даже в самой серьёзной переделке выживание всегда зависело от него – от его силы, реакции, ума. А себе Варан доверял всегда и во всём. Именно поэтому смерть оставалась чем-то абстрактным, ненастоящим. Теперь же он понимал, что смерть – вот она, прямо здесь, словно змея обвивает его шею холодными кольцами. И он почти ничего не может с этим поделать. Разве что ещё сильнее подгонять несчастного коня, пытаясь до минимума сократить расстояние до лирры.

Именно поэтому путь, который у Мэйлинн и её друзей занял одиннадцать дней, Варан преодолел за четыре. Никакой другой конь, кроме чистокровного саррассанца не был бы способен на такой подвиг. Да и Суховей уже, было видно, сдавал свои позиции. Варан понимал, что ещё несколько дней такой скачки, и бедное животное падёт. Однако он продолжал с маниакальной жестокостью загонять и себя, и своего коня, в надежде отыграть у судьбы хоть один лишний день.

Однако страх смерти не до конца отбил у мастера Теней желание и возможность «логично предполагать». Варан неотступно вертел в голове одну и ту же мысль: куда направляется лирра? Что за странный маршрут, который она избрала для себя? Может ли быть, чтобы ей зачем-то было нужно в этот занюханный Лоннэй, эту столицу козопасов и садоводов? Что может быть нужно там Мэйлинн и компании? Неужели просто затеряться в богами забытом месте? Но можно ли затеряться в Лоннэе, тем более – лирре? Варан весьма в этом сомневался.

Тогда – что? Двигаться по Дорону на восток, чтобы сесть на корабль в каком-либо порту? Чушь! Если бы так, то незачем было бы делать такой крюк. Вполне можно было бы от Танийского перевала двинуться сразу к Найру. Это и ближе, и кроме того, Найр – крупнейший порт Пунта. Оттуда можно отплыть куда угодно, хоть даже на сам Эллор.

Значит – двигаться дальше на юг? Куда? Уж ясно, что не к дорийцам. У тех искать вообще нечего. Тогда – Саррасса? Но вся загорская Саррасса – одна сплошная пустыня до самого побережья.

Вообще одна неприятная мысль вертелась на краешке сознания, но Варан, обычно такой рассудительный, сейчас упорно отгонял её, не давая ей возможности оформиться в нечто внятное. И всё же ему пришлось впустить эту мысль, потому что она очень многое объясняла. А уж то, что она не по нраву Варану, ещё не говорит о том, что она неверна.

Дело в том, что была одна безумная на первый взгляд ассоциация с пустыней Туум. В Гильдии поговаривали, что где-то там, на северной границе пустыни, свил себе гнездо знаменитый маг Каладиус, некогда – самый могущественный и влиятельный человек на всей Паэтте, а ныне – спрятавшийся от мира отшельник. И вот чутье охотника за головами, которому Варан безоговорочно доверял, сейчас говорило ему, что есть лишь одно разумное объяснение странному путешествию лирры. И объяснение это донельзя огорчало. Потому что если лирра действительно направилась к старому колдуну, то схватить её будет ох как непросто! Более того, так и напрашивалось слово «невозможно», хотя Варан отмахивался от него изо всех сил. Ибо если так, то тогда проще сразу перерезать себе глотку.

С такими мрачными мыслями Варан прибыл в Лоннэй. Город кишмя кишел беженцами, и это весьма усложняло задачу. Варан ожидал, что каждый встречный-поперечный тут же вспомнит, что да, дескать, видел тут одну лирру, отправилась туда-то. Однако в такой толчее, которая творилась на улицах города, спрашивать кого-то о чём-то было абсолютно бессмысленно.

Варан стал расспрашивать хозяев встречающихся гостиниц, но те, совершенно ошалевшие от суеты последних дней, лишь разводили руками. Более того, Варан сомневался, что лирра захочет остановиться в этих переполненных вонючих гостиницах. А значит надо искать где-нибудь ближе к центру города, где гостиницы дороже и, следовательно, менее доступны селянам из занятых войной районов.

Проверив около полудюжины гостиниц, и сочтя их все негодными для проживания лирры, Варан наконец оказался на площади Урожая, рядом с известной нам гостиницей «Песнь малиновки». Опять же, при виде неё у Варана слегка заныл, словно от мороза, висок, что было верным признаком того, что его знаменитое охотничье чутье что-то зацепило. Поэтому Варан с важным видом подъехал к гостинице и, привязав коня к открытой ставне, вошёл внутрь. Ему открылась общая столовая, где сейчас сидело с полтора десятка постояльцев. Комната была наполнена ароматами, заставившими желудок мастера Теней жалобно заурчать. Хорошо, что никто этого не услышал.

Цепким взглядом Варан охватил всё помещение. Лирры и её приятелей здесь не было. Почему-то Варан был в этом уверен, иначе не стал бы так открыто заявляться сюда. Но также он был почти уверен в том, что лирра всё-таки побывала здесь. Постояльцы не обратили на нового посетителя никакого внимания. Лишь девочка лет двенадцати, сидящая у лестницы, ведущей на второй этаж, и держащая в руках младенца с бутылочкой молока в руках, пристально уставилась на Варана.

Подскочил немолодой раскрасневшийся хозяин, держащий в обеих руках по подносу:

– Сию минуту, господин, – отдуваясь, проговорил он. – Сейчас вот только доставлю заказ, и буду здесь.

Действительно, ловко протиснувшись между столами, старик поставил подносы на стол, перекинувшись несколькими словами с людьми, сидящими за ним, и затем, утирая лицо и руки фартуком, ринулся навстречу Варану.

– Чего изволите, милостивый государь? – подходя, спросил он.

– Мне бы комнату получше, любезный хозяин, – Варан знал, как общаться с трактирщиками – начни задавать им вопросы в лоб, они просто прикинутся дурачками. Нет, сначала им нужно показать монету.

– Вы обратились по адресу, сударь! – ответил мэтр Бабуш (думаю, мы все уже узнали его). – Лучшие комнаты в этом городе – как раз в моей гостинице! На сколько же дней вам нужна комната, позвольте полюбопытствовать?