Он гнал от себя плохие мысли, но они уже поселились в его голове, проросли как сорняки, стали разъедать ее, как кислота, и, как он ни старался избавиться от ощущения, что все уже напрасно, ничего у него не получалось.

Так ведь действительно на все махнешь рукой и направишь авто в ближайший столб.

Еще один поворот, и он въехал на улицу, где стоял Дом Свирского, остановился поодаль, так чтобы из дома авто его заметно было, лишь если очень сильно в высунуться из открытого окна. Авто его ничем не примечательное, благо свет фонарей почти не освещал его, ложился чуть в стороне, и поэтому оно оказывалось укрыто вечерней мглой, да и вдоль улицы других авто, брошенных отлучившимися по делам хозяевами, стояло предостаточно.

Было еще не слишком поздно. Вечер только начинался. У Шешеля оставалась надежда опять застать Свирского дома или перехватить его прямо возле входа. Разыскивать его по всему городу — задача сложная, осуществимая разве что, если в помощь ему дадут десяток-другой полицейских.

Но с полицейскими лучше не встречаться. Наметанный взгляд по отвисшему карману куртки сразу определит, что там лежит, возникнут ненужные подозрения. Шешеля на время могут упечь в участок, чтобы выяснить личность, свериться по штрафной картотеке, не значится ли таковая там, и убедиться — не задумал ли он каких противоправных деяний, а он-то как раз задумал, поэтому, чтобы выбраться из участка, придется врать напропалую.

Окинув взглядом дом, Шешель увидел свет лишь в двух окнах на первом этаже, а второй оказался погруженным в ночь. Он опоздал. Самые худшие его опасения подтвердились…

Он подошел к воротам, нажал на кнопку звонка, и ему показалось, что он услышал, как в прихожей зазвенел колокольчик. Спустя несколько секунд дверь в доме отворилась, на порог вышел крепкий мужчина с короткой стрижкой. Он побрел к воротам неторопливой походкой, похожий сейчас на медведя оттого, наверное, что ноги его чуть косолапились, а ступни шаркали по дорожке. И еще — формой черепа. Лоб, чуть скошенный назад, словно специально для большей обтекаемости, производил впечатление чего-то очень крепкого, не менее прочного, чем броня. Пуля о такой лоб расплющится, как о стену, или срикошетит, уйдет в сторону. Размазанный по лицу нос говорил о том, что человек этот какое-то время провел на боксерском ринге.

Он остановился за оградой, взглянул на Шешеля, видимо, ничего не собираясь спрашивать и предоставляя ему право начать разговор первым. Может, он и говорить-то не умел, а только мычал или ревел, чтобы еще больше соответствовать образу.

Шешель мог, быстро просунув руку между прутьями, схватить слугу за пиджак, пока инстинкты не заставили того почувствовав угрозу, отпрянуть назад — тогда он стал бы недоступен, потом притянуть к себе, ударив лицом, которое сейчас заливал свет с улицы, о прутья ограды, чтобы с первого же раза лишить сознания, и, пока тело еще не обвисло и не повалилось, нашарить у него в карманах ключи от замка и только потом выпустить из рук. Его неторопливость не обманула Шешеля. Противник перед ним был опасный. Он может молниеносно провести удар, так что и не заметишь, отчего оказался в бессознательном состоянии. Но все же отмахнуться он не успеет. Шешель опередит его.

— Чем могу? — спросил человек. Голос у него был утробный, глухой, точно он из склепа говорил.

— Я хочу поговорить с графом Свирским.

— Его нет сейчас дома. Он уехал минут двадцать назад.

— Вместе с товарищами?

— Да, как обычно.

— Куда?

— Этого он мне не говорил.

— Вел он себя тоже как обычно?

— Вы из сыскной полиции? — Разговор стал утомлять слугу.

— Нет.

— Тогда я не буду больше отвечать на ваши вопросы. Я не знаю вас и прошу уйти.

— Ну что же, благодарю и на этом.

На прощание он все еще мог осуществить свою затею и проникнуть в дом. Слуга по-прежнему не ждал нападения. Но на это уйдет время. Минут пять. Лишь для того, чтобы убедиться, что Свирского дома нет. Не стоит. Шешель был уверен, что слуга не врет. А то оставил бы после себя, добираясь до Свирского, несколько разбросанных по всему дому бесчувственных тел: возле входа, на лестнице, в коридорах. Жаль что завершающим аккордом тело самого Свирского не станет. Но ничего это не изменит. Ничего. Шешель понимал это уже сейчас. Обычно к такому выводу приходишь, когда уже все позади, тело противника валяется возле твоих ног, в закрытую дверь ломится полиция, а у тебя нет ни времени, ни возможности сбежать.

Взгляд слуги жег ему спину, а потом то ли он вошел обратно в дом, то ли Шешель перестал интересовать его, но чувство, что за ним подглядывают, пропало у пилота еще до того, как он дошел до авто.

Может, и к лучшему это. Теперь они встретятся на нейтральной территории. Вот только где искать его? Город большой. Ночи не хватит, чтобы обойти его. Не так давно с такой же проблемой столкнулся Свирский. Теперь они поменялись местами.

Самый быстрый способ найти Свирского — это остаться здесь, возле его дома, и подождать, пока он не вернется после ночного гуляния. Уставший, чуть навеселе, даже со своими дружками, он будет представлять такую легкую добычу, что Шешель легко справится с ней, не прибегая к помощи пистолета.

Но город этот пока остается ему чужим, лишь позволив ему на время остаться здесь, как позволяет сделать это крупное животное насекомым, которые сели ему на спину, потому что просто не замечает их. Начни они досаждать ему, то перевернется вверх ногами и растопчет насекомых, или хвостом прогонит, или в воду окунется, и тогда все они утонут.

Уехать отсюда? Он еще не обсуждал этот вопрос со Спасаломской. Они вообще мало что еще обсуждали. Не стоит ее спрашивать о другом городе. Это поставит ее перед выбором. По сути, выбором ненужным. Потому что Шешель знал ответ на этот вопрос. Только звучал он несколько иначе:

«Сможет ли Спасаломская жить без киностудии?»

Он знал ответ.

«Нет».

Но даже если и сможет, то она изменится, станет другой и начнет медленно умирать душой. Лучше не ставить ее перед таким выбором. Но как же тогда? Терпеть самому?

Он издали заметил авто Спасаломской. Скорее даже не увидел, а догадался, что то красное пятно возле ее дома — авто. Он нажал на педали, увеличивая скорость, как бегуны при финишном спурте ускоряются, если у них остались еще силы, а ноги не заплетаются. Припарковался позади красного авто, выскочил прочь, даже не потрудившись дверцу закрыть, взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки — одну или две. Дыхание у него сбилось, а сердце от напряжения заколотилось, заволновалось, как близкий к взрыву паровой котел. Сколько он ни стучал в дверь, сколько ни жал дверной звонок, никто внутри не откликался, не шел к нему, точно все там оглохли.

Он приложил ухо к двери, но слышал только, как бьется его сердце, да гудит кровь в голове, а чуть позже он различил, как тикают за дверью часы, но больше никаких звуков оттуда не раздавалось. Только тишина. Пугающая тишина, как в склепе, пыльная и мертвая, от которой начинает пробивать озноб. Наверное, вместо обоев стены у нее обклеены плакатами фильмов, в которых она снималась.