– Привет! – слышу я. Вскидываю глаза поверх книжки. Ага, это одна из новеньких; фигуристая шатенка, которая так очаровала Айзека. Покачивая бедрами, она подходит ко мне и протягивает руку. На щеках горячий румянец, глаза блестят от предвкушений и местного пойла.

– Ты ведь Эмма, да? Ты еще была в зале для медитаций, когда мы приехали. А я Эбигейл.

– Привет, – пожимаю я ей руку.

– Ха! – показывает она на мою книжку и заходится здоровым смехом. – Ничего себе надралась, называется!

– А?

– Ты ж ее вверх ногами держишь!

Я бросаю взгляд на раскрытую страницу, затем переворачиваю книгу.

– Просто это про Австралию, – говорю я.

Эбигейл не смеется – слишком захмелела, чтобы въехать в шутку.

– А чего ты здесь торчишь? – спрашивает она, плюхаясь на пол возле красного рюкзака. – Пошли лучше на дворик! Знаешь, какой там отличный костер развели? Опять же игру устроили: называют вещь, и все, кто ее делал, опрокидывают по стопке. Ты даже не поверишь, что выяснилось про Айзека!

«Ничего, вполне могу догадаться», – приходит мне в голову.

– Слушай, мне здесь так нравится! – Эбигейл переводит взгляд на красный рюкзак, недоуменно морщит лоб, заметив незастегнутые пряжки, потом откидывает клапан и роется внутри. Вытаскивает бледно-розовый тюбик с блеском для губ и тоненький серый джемпер. Набрасывает его на плечи, встряхивает волосы. – Мы, вообще-то, только на пару дней заскочили, но здесь так здорово, что я не прочь побыть и подольше. И главное, народ очень приветливый, правда?

– Угу.

– Только добираться тяжело. Странно даже, что этот парень, Гейб, как раз говорил Айзеку, мол, ждет не дождется пройтись до Покхары с Ал.

– Что?!

– Вот и я удивилась. Такая жуткая дорога! Что у них там за веселье такое, ума не приложу.

– В каком смысле «веселье»?

– Да это Айзек так выразился. Сказал Гейбу, ты-де повеселись там с ней. А тот ему: «Как в прошлый раз?» С этой… как же он ее назвал-то… а, с какой-то там Рут. – Эбигейл вновь хмурит бровки и трет себе лоб. – Что-то не припомню… такая масса новых лиц…

Книга выпадает у меня из рук. Разбойники в балаклавах, значит, ни при чем. Это Гейб руку приложил. А теперь они на Ал замахнулись…

– Эй, ты чего? – застывает Эбигейл, держа открытый тюбик возле нижней губы, уже отливающей жирным ярко-алым блеском. – Смотришь так странно… Чего случилось-то?

– Ничего, – встаю я. – Просто сейчас вырвет.

Оставив ее возле рюкзака, я через всю спальню несусь в сторону санузла, но в паре шагов от туалетной кабинки меня все же выворачивает, и я разбрызгиваю по кафелю разжеванный манго с хлебом и водой.

– Эмма? – зовет Эбигейл из дверного проема. – Может, позвать кого?

– Нормально все. – Усилием воли я подавляю дрожь в голосе. – Ты, это, возвращайся к костру. Я через пару минут буду.

– Точно? А то смотри… Хочешь, я за Черой сбегаю?

– Нет-нет, не надо. Мне уже лучше. Ей-богу. Перебрала слегка.

– Гм, ну ладно…

У нее в голосе все же звучит сомнение, так что я вынуждена подняться с колен, доковылять до раковины и пустить воду.

– Ну? – говорю я, брызгая еле теплую струйку на лицо. – Видишь? Всё в порядке. Только марафет наведу; не выходить же к людям с потекшей тушью, правильно?

Я и забыть-то успела, что такое макияж, но Эбигейл, со своими свежеподкрашенными губками, охотно покупается на мое вранье.

– Хорошо, – кивает она и разворачивается на выход. – Подходи. Приятно было пообщаться.

* * *

Я не рискую вновь копаться в ее рюкзаке. Вместо этого стаскиваю с бачка наволочку с моими шмотками, торопливо сую туда ветровку, ботинки и бутылку с водой, которые сперла у шведок, и засовываю весь узел обратно. По пути из спальни бросаю взгляд на место, где спит Ал. Ее рюкзак вывернут, вещи валяются на матрасе, кое-что раскидано по полу. Я как можно быстрее запихиваю все обратно, одним глазом следя за входом. Когда я сую ее айпэд в наружный кармашек на «молнии», что-то небольшое и хрустящее привлекает мое внимание. На ладонь выскальзывает блистерная упаковка какого-то лекарства. Переворачиваю, чтобы прочитать надпись со стороны фольги. «Прегабалин». Мои антиневрозные таблеточки.

Наши дни

– Слава тебе господи! Наконец-то уехали! – Уилл буквально падает рядом на кушетку, затем поднимает ноги и кладет их мне поверх колен, чтобы растянуться во весь рост. – Замучили до смерти своими проверками! Теперь меня краном не поднимешь до конца каникул.

– Вот уж Хлоя обрадуется… Обещал завтра в Корнуолл свозить, а сам с кушетки не слазит.

– Какая еще кушетка? Я требую двуспальную кровать с балдахином! – Он хватает меня за руку и притягивает к себе. – Слушай, давай с нами, а? Целую неделю вместе!

– Я бы с радостью, но не могу. Прости.

Пятница, вечер. Я вновь сижу у себя дома. Уилл поначалу сопротивлялся, но когда я рассказала ему про звонок Ал и то, как два дня назад вывела на чистую воду Ангарад, он неохотно согласился на мое возвращение.

– Да почему не можешь-то?

– У нас на следующей неделе начинается курс обучения волонтеров, ну а раз Шейла в отпуске, а еще две девочки гриппуют на больничном, больше вести занятия некому. А потом, должны еще доставить полдюжины щенков, которых спасли от какого-то ненормального заводчика.

– И что, ты совсем не против?

– В смысле?

– Ну, заниматься всем этим в одиночку?

– А кто говорит, что в одиночку? Есть Анна, помощница Шейлы, так что я просто займусь обучением. В общем, не волнуйся. Все будет в порядке. – Я кладу руку ему на грудь. – К тому же вчера полиция арестовала двоюродного брата Гари Фуллертона. За взлом в приюте.

Уилл мотает головой.

– Я не об этом. Как ты здесь-то одна будешь, у себя дома?

– Что ж, по крайней мере, не придется смотреть «Звездный крейсер» из твоей жуткой DVD-коллекции.

– А я думал, тебе понравилось…

– Да-да-да, – смеюсь я. – Уилл, я серьезно: со мной все будет в порядке. За последние дни ничего не случилось. Ни сообщений с «Фейсбука», ни эсэмэсок. Ну, почти… Мама только прислала жалобу, мол, я давненько не звонила. Но я сейчас не могу с ней общаться, нервы не выдержат.

– Так это все-таки Ангарад была? Что думает полиция?

– Без понятия. Я когда Барнэму звонила, он сказал, что все передаст по инстанции.

– Может, их надо потеребить?

– Кого, полицейских? Чтобы они с одного бока на другой перевернулись?

Он не смеется.