– А вернулся, потому что мир не понравился?

– Да дайте же поесть человеку! – не выдержала Мина. – Он в пятнадцать был толще!

– Да все нормально, я ем, ем!

Араксия заплакала.

– Нет, с миром все в порядке, – ответил свекрови Аво.

– А что тебе больше всего понравилось? Где твое самое любимое место? – напирал Галуст.

– За исключением борделей, конечно, – вставила его мать.

– Америка-то тебе понравилась? – Галуст сделал вид, что не услышал реплику матери.

– Америка очень большая. Так что однозначно и не ответишь. И понравилась, и нет.

– Нашей дочке всего два годика, а она уже умеет складывать и вычитать, – без всякой связи продолжил Галуст.

Араксия продолжала плакать.

– Сколько будет один плюс один, рыбка моя?

– Он пытался рассказать тебе про Америку, – напомнила мужу Мина.

– А я все слушаю, слушаю, – отозвалась за Галуста мать. – Только вот мы ничего не говорим о сегодняшнем концерте. Все вообще о нем забыли, потому что к ней приехал старый приятель!

– Один плюс один, рыбка моя!

– Талин была само совершенство, – продолжала мать Галуста. – Но вышивка на ее платье показалась мне безвкусной. Я думаю! – многозначительно произнесла она.

– Талин была великолепна! – сказала Мина и поцеловала дочь в щеку.

– Два, – ответила Араксия.

– Два! – просиял Галуст.

– Впечатляюще, – согласился Аво.

– Душа моя, – сказала мать Галуста, обращаясь к внучке, – подними подбородок и выставь его вперед, как мы с тобой делали.

Араксия выставила подбородок.

На днях Мина сильно повздорила со свекровью, когда застала их за этим занятием. В пылу спора она все время придерживала подбородок пальцами. Мать Галуста привела свой аргумент: «Просто я хочу, чтобы девочка выросла более красивой. Что в этом плохого?»

Мина тогда ничего не ответила, и теперь жалела об этом. Теперь ей хотелось сказать что-нибудь вроде: «О, хорошая мысль! Почему бы вам, мама, не поменять Араксии подгузник и не пойти к себе?» – но она решила обойтись без подгузников и сказала просто:

– Идите спать, мама. А мы приберем со стола.

Араксия выбралась из своего детского стульчика и убежала. Мать Галуста обвела взглядом сына, Мину и Аво.

– Иду, иду! – крикнула она в ответ на зов внучки и вышла из комнаты.

– Хороша! – сказал Аво, проводив ее глазами.

– Да никто с тобой и не спорит, – отозвался Галуст. – Но для тебя все же старовата, тебе не кажется?

Все немного посмеялись, как это принято в компании. Галуст вздохнул и сказал:

– А дочка – да. Она прекрасна, моя рыбка.

Некоторое время все молчали. Потом Мина сказала, что, если мужчины в настроении, она откроет бутылку водки.

– Я-то точно в настроении, – добавила она, поднимаясь.

Они переместились в гостиную, притушили свет, и Галуст поставил свою любимую пластинку «Спартак» в исполнении Венского симфонического оркестра.

«Балет», – подумала Мина, разливая водку в четыре рюмки, но, сообразив, что их всего трое, вылила лишнюю обратно в бутылку.

– Пьющая жена – это мужчина. Времена изменились, – изрек Галуст, то ли шутя, то ли серьезно.

«Он никогда не был таким раньше», – подумала Мина, и тут поняла, что до этого у них в доме никогда не было гостей-мужчин. Это не нравилось ей с самого начала их брака, но она молчала из боязни оказаться нудной.

– Мужественность – это теперь не только для мужчин, – засмеявшись, сказала она.

– А твои родители, – обратился Аво к Мине, – тоже живут здесь?

– Да, – ответил вместо нее Галуст. – На первом этаже. А сестра – на третьем. Вся семья в сборе.

– Армянская мечта, – сказал Аво и поднял стопку.

– Это очень удобно, особенно когда есть ребенок.

Галуст кивнул, соглашаясь.

– Но это все временно, – добавил он. – Придется искать квартиру попросторнее. Через несколько месяцев Араксии потребуется отдельная комната.

– Красивое имя…

– Так зовут мою мать, – пояснил Галуст. – А если бы родился мальчик, назвали бы его в честь моего отца – Шант. Ему понравилось бы быть дедом. Но проблемы с сердцем… Я обещал ему, что назову внука в его честь, и это лучшее обещание, которое я сдержу.

– Салют! – произнес Аво, снова поднимая стопку.

Галуст поднялся за бутылкой, сделав жест Мине, чтобы та сидела.

– Лучшее обещание… Я знал человека, который однажды попросил меня об этом, – сказал Галуст от книжной полки, которая одновременно служила и баром. Было ясно, что обращается он к Аво, при этом Мина никогда не слышала от мужа этой истории.

– Так вот. Я познакомился с ним в Ленинакане. Он был русский. Давно это было – мне тогда исполнилось… Вот сколько тебе сейчас? Совсем мальчишка был… Сколько? Двадцать семь? Ну да. Я тогда считал себя мужчиной, но именно это и должно было меня натолкнуть на правильную мысль. Ведь только мальчишки считают себя мужчинами. Настоящие мужчины всегда видят себя мальчишками. Мне было тридцать, и я был уже женат. И уже шесть лет тянул лямку в своей ленинаканской конторе. Думал, что вся моя жизнь лежит передо мной, словно расстеленная карта. Была, впрочем, проблема с женой – никак не могла забеременеть. Она ходила к обычным врачам, но также и к знахаркам. И я полагал, что решение этого вопроса не за горами. В тот вечер жена была дома, к ней пришли разные ее родственницы, которые занимались всякой там женской магией. Так что у меня была масса свободного времени. После работы я пошел в одно заведение около рынка, где, как я слышал, можно было выпить. Было жарко, и я попросил холодного пива. В зале почти никого не было – пара-тройка местных пьяниц и официант. Я сел в углу. Работал радиоприемник, ну, под музыку я и принялся за пивко. Действительно, оно оказалось холодным!

– Дорогой, пожалуйста, рассказывай свою историю, а не переживай ее заново! – не выдержала Мина.

– Здесь важна каждая деталь! – возразил Галуст. – Я хочу, чтобы и вы почувствовали влагу на стекле бутылки!

– Тут единственная влага – это наши слюни, когда мы засыпаем!

– Вот! Женщина позволяет себе разговаривать с мужем в присутствии другого мужчины, да еще в таком тоне! Мы действительно из разных эпох, мой друг.

Аво улыбнулся:

– Дальше давай!

– Так вот. Сижу я в баре, убиваю время, и тут заходит какой-то ну очень старый человек. Я сразу догадался, что он русский. У него были глаза-бусинки, но при этом крупные черты лица, а борода вообще была как Сибирь зимой. Усы… Я думаю, даже Сталин сказал бы: «Многовато!» Садится этот старик рядом со мной и спрашивает, не говорю ли я по-русски. Да, отвечаю. Мой отец, он вообще свободно говорил по-русски, знаете ли. Тогда