– Но мы же не можем заставить его остаться, если он хочет ехать, – возразил Галуст.

Аво присел на диван, покачался, словно проверяя его на прочность, а потом посмотрел на Мину:

– Ну, если я вам не помешаю…

Когда свекровь подошла, чтобы поцеловать ее на ночь, Мина сжалась, готовясь получить оглушительную взбучку на сон грядущий. Но услышала лишь одно:

– Спокойной ночи, девочка…

Конечно, он может сесть и на утренний поезд. Аво лег на диван в доме, который в иной жизни мог бы стать его домом. Он лежал, притворяясь спящим и думая о Галусте. У него есть дочь, которая могла бы быть его дочерью. Этот старый вдовец приехал сюда из Ленинакана, города, откуда он и сам приехал когда-то, а потом встретил Мину. Понимает ли этот человек, как же повезло ему с женой?

Музыка давно стихла, водка закончилась, вся семья спала, свет был выключен. Аво накрыл ноги одним одеялом, второе натянул себе на грудь. Он лежал и ждал дневного света, долгого прощания с Миной и ее семьей… Ее семьей – не его.

Но ждать дневного света не пришлось. В ночной тишине он услышал шаги, затем легкая тень приблизилась к полке со спиртным, налила сначала в один стакан, потом в другой.

– Придержи-ка дверь, – прошептала Мина, держа в руках по стакану.

Аво отбросил одеяла и приоткрыл дверь. Стараясь не шуметь, он вышел вслед за Миной. Сначала они миновали коридор, потом прошли лифтовой холл и, наконец, ступили на лестницу.

С крыши самого высокого дома в Кировакане открывался лучший вид на город.

– Слушай, весь вечер мы притворялись. Так, может, хоть сейчас побудем сами собой?

Дождь утих, внизу сияли огни.

– Что у тебя с лицом? – спросила Мина.

– Ты сама можешь представить.

– Прости. Просто я хочу быть естественной с тобой.

– Можешь. Должна.

– Странно снова тебя видеть. Думала, этого уже не будет.

– У тебя же все хорошо.

– Да, это так. Я люблю свою семью. Галуст меня только что на руках не носит. Мне действительно повезло.

– Тебе всегда везло.

Они выпили по глотку.

– Когда я увидела тебя в театре… – начала было Мина, но осеклась.

– Мина…

– Я не думала, что буду любить своего мужа. Я уважала его и решила, что буду просто заботиться о нем. Но он так хорошо относится ко мне и к нашей дочери, что я полюбила его. И теперь я уже никогда не смогу причинить ему боль.

– Мне бы самому не хотелось.

– Я хочу сказать, что ему почти шестьдесят. У него начались провалы в памяти. Родители говорят, что это пустяки, а вот сестра считает, что это признак серьезной болезни. Конечно, я переживаю за него, но вот появился ты, и у меня мгновенно созрело решение. Как только я увидела тебя в театре. Ты меня понимаешь, Аво? Я хочу быть с тобой, с тобой и – настоящей. Это звучит ужасно, но могу я быть по-настоящему искренней с тобой?

– Можешь.

– Ты тогда ушел, и я уже не надеялась вновь тебя увидеть.

– Мне сказали, что я, в принципе, могу выслать тебе приглашение, но я побоялся причинить тебе вред.

– Ты сказал, что наступит наш год. Я ждала. Ждала столько лет, сколько смогла.

– Мина, я не хотел подвергать тебя опасности.

– А я все равно ждала тебя. И теперь, если ты сможешь сделать для меня то же – подождать, возможно, мы проживем с тобой еще одну жизнь. И, быть может, мы…

– После Галуста.

– Не надо так говорить. Я не хочу даже думать об этом. Это ужасно…

– Ну а если он доживет до ста лет?

– Что же, нам будет по семьдесят. И мы начнем все сначала.

Аво рассмеялся.

Газ, подумал он, газ, наполняющий баллон. И сколько жить с этим баллоном?

Сколько надо.

– Ладно, – сказал он. – А пока я отправлюсь в Ленинакан. Попробую получить там работу с помощью Кнопки. Но мы будем видеться с тобой? Останемся друзьями?

– Я хочу быть с тобой по-настоящему, – сказала Мина, наклонилась и поставила свой стакан на пол.

– Я тоже хочу этого.

Мина выпрямилась и притянула Аво к себе за шею, чтобы заглянуть в глаза. Его шрам был поистине ужасен. Толстый валик над глазами… Она прикоснулась к нему – раз, другой.

– Больно?

Физическая боль может утихнуть. Но боль иного рода – никогда. Она будет грызть до самой смерти.

– Больно. Потому что они сделали одну бровь человеку, у которого их было две, – сказал Аво, и Мина рассмеялась. Снова взяла свой стакан, подошла к балюстраде и посмотрела на город, удивительно чистый и светлый даже в темноте. Приятно иногда видеть все как есть.

– В нашем городе его считают за героя, – сказала она. – Я имею в виду Рубена.

Аво выпил, ожидая, что она продолжит.

Она и продолжила:

– Сейчас он в тюрьме, но вот надо же – обрел статус героя. Мы почему-то можем уважать только мучеников.

Мина оглянулась на него:

– Ты слушаешь, что я говорю?

– Да, слушаю. Но я не знал, что его арестовали.

– Его арестовали не здесь, в Париже… Где ты был все это время?

Аво замялся и нехотя начал:

– У меня был друг в Америке. Как-то раз, давно, он отвез меня в одно место в пустыне Нью-Мексико.

– Разве Мексика не такая «новая», как Америка?

– Знаю, знаю. В этой стране все, что должно быть логичным, – абсурдно, а то, что абсурдно, – обладает смыслом. Когда-нибудь, думаю, я вернусь туда. Если здесь у меня ничего не получится, я вернусь и буду заниматься тем же, чем и раньше с моим другом.

Аво назвал Мине его имя.

– А что там было, в этом Нью-Мексико?

– Там мы спустились в очень глубокую пещеру, настолько глубокую, что уму непостижимо. Кстати, я тебе оттуда послал открытку.

– И что ты написал?

– У меня был план. Я хотел скопить денег на новый паспорт и прочие документы. Я собирался вернуться сюда и хотел, чтобы ты об этом знала.

– И ты послал мне открытку из-под земли?

Аво рассмеялся:

– В обоих смыслах.

– У меня к тебе есть вопрос, – сказала Мина, подпирая рукой подбородок. – Он может показаться тебе неприятным, но это не так.

– Что-то я не пойму…

– Аво, а для чего еще ты приехал?

– Что значит «еще»?

– У меня такое ощущение, что ты приехал с некоей целью. Не бывает «старой» или «новой» жизни. Наша жизнь – не метафора, она не делится ни пополам, ни как-либо еще.