Лена, обрадованная идеей и забрезжившим выходом, начала тут же перебирать телефонную книжку, Брайловский за ней, но Андрей недоверчиво покачал головой:

– Никто, никто из них даже не пошевелится, чтобы прикрыть кого-нибудь, кроме себя.

– Почему? – не согласилась Лена. – Ведь среди них есть по-настоящему хорошие люди.

– Хороший человек – это воля, а страх – инстинкт, – поморщившись, как от зубной боли, отозвался Дорин. – У нас в роте служил человек по кличке Гордей. И был он пьяница, а когда напивался – становился пакостником. Выбить из-под кого-нибудь табуретку, подставить подножку человеку, который несет что-то, что мешает видеть дорогу перед собой, и так далее.

Андрей с грустью посмотрел на любимую женщину и близкого друга, которые пытались выудить из телефонов надежду на спасение, и продолжил рассказ:

– А самым уважаемым развлечением у него было такое: встать ночью и помочиться в сапог соседу. Причем был он в это время абсолютно невменяем и ничего не помнил с утра. Как-то раз вечером, я как раз был дневальным, он так всем надоел, что мы уложили его на верхнем ярусе и стянули ремнями. Он заснул, и придурка развязали, чтобы он мог шевелиться и не загнулся. А ночью я наблюдал любопытную картину. У нас служил чемпион Московской области по боксу в тяжелом весе и спал он как раз прямо под Гордеем. Тому пришла пора облегчиться, он скатился сверху, достал прибор и нацелился на ближайший сапог. А сапог принадлежал чемпиону по боксу. Я не мог ничего сделать, потому что с тумбочки сойти нельзя, а орать и будить всю роту из-за одного пьяного идиота тоже не стоило. Гордей несколько секунд постоял молча, потом резко развернулся и исполнил свою пакость в сапог, принадлежавший совсем другому человеку.

Андреевская невесело улыбнулась, слушая эту скорее печальную повесть. Она уже давно убрала телефон в сумочку:

– Надо искать людей, лично заинтересованных в падении Маленького, – сказала она, – обеспеченных деньгами или властью и лично заинтересованных. Таких тоже должно быть немало. – Лена щелкнула пальцами. – Дудоладов, например.

– Не очень-то он нынче облечен властью, – возразил Гришка, который тоже понял наконец бесполезность поисков и выключил телефон.

– Это правда, – согласилась Андреевская, – но зато он понимает все расклады наверху, может подсказать, на кого нам выходить, и помочь это сделать.

– Ты права, – кивнул Андрей, – хотя никто из них за нас не ринется в бой, иначе они бы уже давно сами раздавили Маленького, иметь таких людей под рукой очень даже неплохо.

Так было решено привлечь к их команде отставного работника аппарата президента.

Дорин посмотрел на часы и включил телевизор.

– Мне не нравится, что мы оставили вчера женщину один на один с этим ублюдком, – ответил он на безмолвный вопрос Лены. – Хочу послушать новости, не случилось ли с ней чего?

Но он что-то, видимо, перепутал с часами: на экране вместо новостей было лицо Маленького.

– Помяни черта, – мрачно сказал Андрей и увеличил громкость, – и он уже тут как тут.

– Мне кажется, сегодня, когда рушится мораль, – журчал Домашнев, почти не заглядывая в шпаргалку и отвечая, видимо, на какой-то вопрос ведущего, – наше дело, государственное дело – поддержать семью. Есть смысл давать молодоженам не куцые пособия, а, например, квартиру в кредит. И как давно уже во многих странах делается – при рождении каждого ребенка списывать часть долга. Правильное отношение к женщине, к матери, – Маленький краем глаза глянул вправо от камеры, там, очевидно, бегущей строкой шел текст, который он должен был произносить, – необходимо прививать с детства.

– Вот сюда бы сейчас пустить ту часть допроса Лектора, – нехорошо усмехнулась Лена, – где он говорит, что Маленький особенно возбуждается, когда спит с чужой женой или любовницей.

Дорин резко повернулся и посмотрел на нее.

– Что случилось? – не поняла Лена.

– Полную запись интервью видного политика и бизнесмена Алексея Севастьяныча Домашнева, – сладко улыбнулась ведущая, – смотрите на нашем канале во вторник в девятнадцать ноль-ноль.

– А ведь это идея, – медленно сказал Дорин.

– Ты о чем? – не поняли Лена с Гришкой.

– Поднявший меч, – задумчиво проговорил Андрей. – Ты можешь, – повернулся он к жене, – связаться с Людмилой?

– Могу, конечно. А что ты хочешь?

– Хочу снять телевизионную передачу про нашего друга Маленького – «Алексей Севастьяныч Домашнев в школе и дома».

– И где ты будешь это показывать? – с тревогой спросила Лена.

– Ну вот, тебе же сказали, во вторник в девятнадцать ноль-ноль по этому самому каналу.

– И ты знаешь, как это все сделать – снять, смонтировать, добиться, чтобы твое произведение показали на всю страну? – теперь уже не с меньшей тревогой вступил Брайловский.

– Не имею ни малейшего представления, – честно признался Дорин.

– А, – растерялись теперь уже оба, – а как же?

– Но ведь это уже – техническая проблема, – бодро ответил Андрей, – и, значит – решаемая…

Самой большой проблемой, как выяснилось, было не снять и даже не смонтировать фильм. Дудоладов, к которому они обратились, вывел их на небольшую частную студию, где брали немалые деньги, но предоставляли все необходимое для кино: от самой новейшей аппаратуры до смазливых девчонок, которые были готовы сниматься в любом виде и в любой роли.

Кроме того, Андрей с Леной, с подачи того же Александра Сергеевича, встретились с неким очень толстым и важным персонажем, который сообщил им, что сам он в конфликт с господином Домашневым вступать не хочет, хотя имеет к нему множество претензий.

Но готов всячески поощрять и поддерживать не только морально, но материально и технически любые происки против означенного господина, при условии, что его, важного персонажа, имя нигде не будет упомянуто.

Собственно, и студия, которая должна была за два дня сделать фильм о Маленьком, принадлежала тому же толстому и важному господину, и он, оценив идею Дорина, велел оказывать ему всяческое содействие и предоставить максимальную скидку. Таким образом, толстый и важный умудрился еще и заработать на том, что кто-то борется с его врагом.

Руководитель студии – шустрая тощая девица, все время плотоядно посматривающая на Андрея, обязалась одной ей ведомыми путями добыть копию пленки, которая должна была идти в эфир во вторник в девятнадцать. На военном совете было решено вставить в эту пленку куски допроса Лектора и откровенных признаний подруги Эллери, которая действительно согласилась дать показания.

Она только просила, чтобы снимали ее в полутьме и изменили голос. Сделано это было не только из страха, но еще и потому, что она не хотела демонстрировать своего обезображенного лица, над которым поглумился Маленький.