"накрыли темную", завалили его халатами, били, били и вынули из-под халатов полуживым. 

Посвящение в каторжники

 Всякий, конечно, слыхал об этом обычае "посвящения в арестанты", об этих жестоких истязаниях, которым умирающая от скуки и озлобленная тюрьма подвергает "новичков".

 Для чего тюрьма творила над "новичками" эти истязания, при рассказе о которых волос встает дыбом? Отчасти, как я уже говорил, от скуки, отчасти по злобе на все и на вся и из желания хоть на ком-нибудь выместить накипевшую злобу, от которой задыхается человек, а отчасти и из практических соображений, нужно было узнать человека, устоит ли он против жалобы начальству, даже если его подвергнут страшным истязаниям. Ведь надо же знать человека, пришедшего в "семью". Будет ли он всегда и во всем надежным товарищем?

 Я обошел все сахалинские тюрьмы и могу с полной достоверностью сказать, что прежний страшный обычай "посвящения в каторжники", обычай пытать "новичков", отошел в область преданий. Теперь этого нет. Тогда розга и кнут свистели повсюду, и это отражалось на нравах тюрьмы. Теперь нравы "мягчают".

 "Молодая" каторга делает только удивленные глаза, когда спрашиваешь: "А нет ли у вас таких-то и таких-то обычаев?" И только старики Дербинской каторжной богадельни, когда я им напоминал о прежних обычаях "посвящения", улыбались и кивали головами на эти рассказы, словно встретились с добрым старым знакомым.

 - Было, было все это! Верно.

 И они охотно пускались в те пространные описания, в которые всегда пускается человек при воспоминаниях о пережитых бедствиях.

 А "молодая" каторга и понять даже этих обычаев не может:

 - Да кому же какая от этого польза?

 "Польза", - вот альфа и омега всего миросозерцания теперешней каторги. И в этом нет ничего удивительного: преобладающий элемент каторги - убийцы с целью грабежа, то есть люди, совершавшие преступление ради "пользы". И нравам, обычаям и законам этих людей приходится подчиняться остальным: дисциплинарным, жертвам случая, семейных неурядиц и так далее.

 "Польза", это - все. Каторжанин, совершивший убийство на Сахалине, рассказывал мне о своем преступлении и упомянул о том, что по его преступлению забрали было и другого ни в чем неповинного поселенца:

 - Но я его высвободил... Потому он не мог быть в моем деле полезен.

 - А если бы "мог быть полезен", он бы запутал ни в чем неповинного человека, и вся каторга бы его поняла:

 - Должен же человек думать о своей "пользе". Всякий за себя.

 Все теперешнее "посвящение в каторжники" состоит в том, что тюрьма старается извлечь из новичка "пользу", то есть, пользуясь его неопытностью, обмошенничать его, елико возможно.

 Для этого у каторги есть несколько игр, в которые только можно играть, что с "новичками": в платочек, в крестики, в кошелек, в наперсток, в тузы, в черное и красное.

 В этом "посвящении" есть даже нечто симпатичное: тут наказывается страсть к легкой и верной наживе, желание объегорить своего же брата наверняка.

__________

 Вновь прибывшая на пароходе партия выдержала карантин, подверглась медицинскому освидетельствованию, разделена, безо всякой практической пользы и безо всякого применения этого деления, на "полносильных", "слабосильных" и "вовсе неспособных к труду", и явилась в тюрьму.

 Еще раньше, пока партия сидела свои три-четыре дня в карантине, тюрьма навела о ней кой-какие справки. У одного с новой партией пришел брат, у другого - сообщник, у третьего - просто старый товарищ. Все эти лица, рискуя карцером и розгами, побывали в карантине и кое-что разузнали. Тюремные брадобреи, рискуя спиной, сбегали в карантин, кого побрить-постричь, и поразнюхали, кому из вновь прибывших арестантов удалось протащить с собой деньги, кто разжился дорогой игрой в карты или писанием писем и прошений, у кого вообще водятся деньжонки. Тут все разузнается: сколько господа пассажиры дали на Пасху певчим-арестантам, сколько удалось выпросить у посторонних "на палача". И когда новая партия приходит в тюрьму, тюрьма уже знает об ее имущественном положении и на кого следует обратить внимание.

 В тюрьме и так тесно, а тут прибавилось народу еще. Приходится спать под нарами. Старосты продают новичкам лучшие места, конечно, стараясь содрать гораздо дороже того, что обыкновенно стоит "хорошее место" в тюрьме. Изголодавшиеся жиганы немножко "обрастают шерстью", продавая последнее, что у них осталось, - места на нарах, - и сами залезая под нары.

 Новичок еще не может прийти в себя, собраться с мыслями; он напуган, ошарашен новой обстановкой, не знает, как ступить, как держаться; он видит только одно, что здесь, куда ни сунься, все деньги, что без денег пропадешь, что деньги нужно наживать во что бы то ни стало. В это-то время его и подлавливают.

 Новичок сидит на нарах и со страхом и с любопытством смотрит на людей, среди которых ему суждено прожить долгие, ух, какие долгие годы.

 По тюрьме, с видом настоящего дяди сарая, ходит какой-то разиня-арестант. Из кармана бушлата торчит кончик платка, на котором завязан узелок, а в узелке, видно, завязана монета.

 Другой арестант, успевший уже давеча закинуть ласковое слово новичку, тихонько сзади подкрадывается к дяде сараю, хитро подмигнув, развязывает узелок, вынимает двугривенный и завязывает копейку. Новичок, которому подмигнул ловкач, сочувственно улыбается: "Здорово, мол".

 - Эй, дядя! - окрикивает "ловкач" дядю сарая. - Что у тебя фармазонская, что ли, копейка, что ты ее в узелок завязал?

 - Кака-така копейка? - простодушно спрашивает "дядя сарай".

 - А така, что в платке завязана. Дура, черт! Чувырло братское! Завязал копейку да и ходит.

 - Будет заливать-то! Заливала-дьявол! Не копейка, а двоегривенный!

 Дядя сарай прячет высунувшийся угол платка в карман. Кругом собирается толпа.

 - "Двоегривенный"! - передразнивает его "ловкач". - Да ты видал ли когда двоегривенные-то какие бывают: ясные-то, не липовые? Завязал копейку, ходит-задается: "Двоегривенный"!

 - Ах ты, такой-сякой! - выходит из себя дядя сарай. - Ты что ж срамишь меня перед всеми господами арестантами? Хошь парей? На десять целковых, что двоегривенный?

 - На десять?!

 - То-то, на десять. Прикусил язык голый!

 Толпа хохочет.

 - Слышь ты, нет у меня десяти целковых. Ставь красненькую, мне потом целковый дашь! - шепчет "ловкач" новичку.

 Новичок колеблется.

 - Наверняка ведь! Сам видел.

 - Ставь! - подуськивают в толпе.

 А пока идут эти переговоры, дядю сарая якобы "отвлекают" разговорами, чтобы не заметил.

 - Вот он за меня ставит! - объявляет "ловкач", указывая на новичка. - Выкладывай красный билет!

 Оба "выкладывают" по десяти рублей.

 - Давай платок! Ты и развязывай! - передают платок новичку.

 Новичок развязывает узел и бледнеет: