Надеюсь, вам понравился «Дневник Эми»? Я писала его, чтобы вызвать к ней сочувствие. Чтобы она понравилась читателям. Она не может не понравиться. Я никогда не понимала, почему это считается комплиментом — что ты нравишься всем. Но не важно… Я постаралась сделать записи приятными для всех, а это ой как непросто. Пришлось создавать образ доброжелательной, слегка наивной личности — женщины, которая любила мужа, хотя и замечала его отдельные недостатки (иначе она получилась бы совсем уж простофилей), но оставалась всецело преданной ему. Все это должно подвести читателя (в данном случае копов, которые, как я страстно желаю, вскоре найдут мой дневник) к мысли, что Ник действительно намеревался убить меня. Впереди еще столько неразгаданных подсказок, столько сюрпризов!

Ник всегда высмеивал мои бесконечные списки дел. «Вечно ты чем-то неудовлетворена, вечно стремишься к совершенству вместо того, чтобы просто жить в свое удовольствие». Но кто в итоге победил? Я победила, поскольку главный список, озаглавленный «Трахнуть Ника Данна», самый полный, самый подробный из всех моих списков. Записи дневника датируются разными годами — с 2005-го по 2012-й. Семь лет записей, не ежедневных, но уж пару раз в месяц — обязательно. Вы знаете, сколько терпения нужно для этого? Разве Отпадная Девочка Эми способна на такой труд? Исследовать текущие события, сверяться со старыми ежедневниками, чтобы не упустить нечто важное и в точности воссоздать реакцию Эми из Дневника на тот или иной поступок. По большей части мне эта работа нравилась. Ник отправится в свой «Бар» или уйдет к любовнице — вечно набирающей эсэмэски, жующей жвачку пустышке с акриловыми ногтями, в спортивных штанах с надписью на заднице (я знаю, что она не такая, но вполне могла бы быть такой), — а я сварю кофе или откупорю бутылку вина, выберу одну из тридцати двух шариковых ручек и немножко перепишу свою жизнь.

Верно, что я иногда ненавидела Ника меньше, пока писала дневник. Точнее, это делала легкомысленная Отпадная Девчонка. Он возвращался провонявший пивом или средством для дезинфекции рук, которым протирался после секса (хотя никогда полностью не убивал запах, — должно быть, у нее очень вонючая «киска»), и виновато улыбался мне, такой милый и жалкий, что я уже готова была подумать: «Не буду доводить дело до конца». А потом я представляла их вместе, как она возбуждает его, позволяет себя унижать, претендуя на роль Отпадной Девчонки, делая вид, что обожает футбол и минет, и жалость исчезала. Я думала: «Я замужем за придурком. Я замужем за мужчиной, который всегда тянется к немытым дыркам, который сразу после этой девки начнет искать другую, способную притворяться, и который не желает прилагать никаких усилий в жизни».

И решимость крепла.

Всего сто пятьдесят две записи, и вроде бы я ни разу не выбилась из ее стиля. Эми из Дневника я создавала с особой тщательностью. Она должна быть убедительной и для полиции, и для общественности, если какие-то фрагменты текста будут опубликованы. Дневник должен читаться как готическая драма. Чудесная женщина с добрейшим сердцем — вся жизнь была у нее впереди, или что там еще говорят о покойницах? — ошибается с выбором спутника жизни и платит самую высокую цену.

Я должна им понравиться. Точнее, она.

Конечно, мои родители волнуются, но обязана ли я жалеть их после того, как они создали меня такой и бросили на произвол судьбы? Они никогда, никогда не отдавали себе отчета в том, что зарабатывали деньги на моем существовании и обязаны были делиться авторским гонораром. А потом, отобрав мои деньги, они отправили меня вместе с Ником в Миссури, как предмет мебели, как невесту по переписке, как ученицу по обмену. И они еще смеют называть себя феминистами!

Всучили на память о себе паршивые часы с кукушкой. И это после того, как попользовались мною тридцать шесть лет! Вот и пусть думают, будто я умерла, ведь именно они уготовили мне такое предназначение — ни денег, ни дома, ни друзей. Вот и пусть верят, что я умерла, — они это заслужили. При жизни обо мне не позаботились — значит, все равно что приложили руки к моей смерти. В этом они похожи на Ника, который раз за разом отрывал от меня по куску моей истинной сущности: «Ты слишком серьезна, Эми, ты слишком напряжена, Эми, ты чересчур много рассуждаешь, ты чересчур много анализируешь, ты больше не веселишь меня, с тобой скучно, Эми, с тобой я чувствую себя бесполезным, Эми». Он безжалостно отнимал мою независимость, мою гордость, мое самоуважение. Я отдавала, а он брал, брал и брал. Он выбил у меня из-под ног опору.

А теперь эта шлюха! Он предпочел мне молоденькую шлюху. Он растоптал мою душу — а разве это не преступление? — и должен быть наказан. По моим собственным законам.

Спустя семь дней.

Я был вынужден позвонить Таннеру Болту, моему свежеиспеченному адвокату, через считаные часы после того, как нанял его, и произнести слова, возможно заставившие его пожалеть, что согласился принять мои деньги: «Жена меня подставляет». Его лица я не видел, но мог вообразить: очи горе, брезгливая мина человека, чья работа — выслушивать вранье клиентов.

— Хорошо, — протянул он после томительной паузы. — Я буду у вас завтра первым же рейсом, и мы разберемся — все факты на стол, а пока суд да дело, не делайте лишних движений, ладно? Ложитесь спать и постарайтесь отдохнуть.

Го прислушалась к его совету. Приняла две пилюли снотворного и отправилась спать незадолго до одиннадцати вечера. А я все еще ждал чего-то, сжавшись в комок на ее диване. Время от времени я выходил на крыльцо и вглядывался в дровяной сарай, подбоченившись, как будто собирался отгонять хищника. Сам не понимал, зачем это делаю, — просто иначе не мог. Не мог усидеть больше пяти минут — опять вскакивал и бежал во двор, смотреть на сарай.

Когда я очередной раз вернулся, с черного хода постучали. Срань господня! Почти полночь. Полиция явилась бы с главного входа, так ведь? — репортеры еще не добрались до дома Го (но доберутся, и очень скоро). Охваченный нерешительностью, я медлил в гостиной. Стук повторился, теперь громче. Я шепотом выругался, пытаясь вытеснить страх злостью. «Разберись же, Данн!»

Распахнув дверь, я увидел Энди. Проклятая Энди, хорошенькая, как картинка, принарядившаяся по случаю встречи, но не понимающая, что затягивает петлю на моей шее.

— Энди, ты меня просто грабишь. — Я втащил ее внутрь. Она взглянула на мои руки, вцепившиеся в нее. — Ты заталкиваешь мою голову прямо в гребаную петлю.

— Я же с черного хода, — возразила она. Когда я сердился на Энди, она не просила прощения, а, напротив, ожесточалась. Твердела буквально на глазах. — Мне нужно видеть тебя, Ник. Говорить с тобой. Я же сказала, что должна каждый день видеть тебя или слышать твой голос, а ты сегодня куда-то подевался. «Оставьте голосовое сообщение», «Оставьте голосовое сообщение».

— Если я не отвечаю, значит не могу поговорить с тобой. Энди, я был в Нью-Йорке, нанимал адвоката. Он будет здесь завтра утром.

— Ты нанимал адвоката. Это потребовало столько трудов, что ты не нашел десяти секунд на разговор со мной?