— Когда мы откроем ресторан, нужно с этой неопределенностью уже заканчивать. Ты должен определиться.

— Будь спокойна, моя развалюха долго не протянет.

— А что делать с этой бестолочью?

У Моси сразу смекнул, что «бестолочью» она назвала его. Лао Гао в ответ стал деловито рассуждать:

— Если человек — бестолочь, то лучше всего использовать его упрямство по назначению. Взять, к примеру, тот раз, когда я посоветовал тебе послать его убить Цзян Луна с Цзян Гоу. Он ведь и впрямь одержал тогда верх над их семейством.

— Я тебя поняла, ты хочешь, чтобы я и дальше продолжала с ним мучиться. Помнится, когда у меня умер Цзян Ху, ты говорил, что боишься, как бы и твоя жена не умерла во время приступа. Как помрет она, что будем делать?

— Вот как помрет, так и будем думать. Разве сложно отделаться от простака?

В голове У Моси снова гулко застучало. Ведь раньше он думал, что нежелание Лао Гао давать советы в семейных делах связано с тем, что тот боялся навлечь на себя неприятности. А теперь выходило, что совесть у него была нечиста. И ладно, если бы он отказывался подкидывать идеи У Моси, но за его спиной он подкидывал свои идеи У Сянсян. Вспомнить, к примеру, поход У Моси в «Хлопковую лавку Цзяна» на улице Наньцзе, когда он собрался убить братьев Цзян. Сам У Моси думал, что главным подстрекателем тогда выступала У Сянсян, а теперь выяснилось, что за всем стоял Лао Гао. Раз уж Лао Гао пришла в голову идея кого-то убить, он мог додуматься до чего угодно. Раньше У Моси думал, что его ссоры с У Сянсян происходят потому, что они не сошлись характерами, а тут оказалось, что все их ссоры инсценировал Лао Гао. И, скорее всего, идея открыть ресторан тоже принадлежала ему. Обычно, когда У Моси возвращался в полдень после торговли пампушками, он частенько видел, как у них во дворе стоит Лао Гао и разговаривает с У Сянсян. Полагая, что это обычное общение по соседству, У Моси не обращал на это внимания. А теперь оказалось, что все это время он находился в полном неведении, а эти двое после своих утех еще и злословили, обзывая У Моси «бестолочью». Помнится, у Лао Гао было три излюбленных фразы, которые он употреблял, когда оценивал какую-то ситуацию. И среди них была фраза: «Такое не поддается никакой критике». Именно она как нельзя лучше подходила сейчас ко всей этой ситуации. Другими словами, если пересказать случившееся еще как-то получалось, то стерпеть было уже невозможно. У Моси, который раньше ни о чем не подозревал, столкнувшись с проблемой лоб в лоб, вместо того, чтобы разозлиться, совершенно растерялся, не зная, как ему поступить. Ему вдруг так скрутило живот, что он, дрожа как в лихорадке, присел на корточки. И только когда Лао Гао оделся и открыл дверь комнаты, У Моси вдруг вскочил с места. Лао Гао не на шутку перепугался, его степенность как ветром сдуло, и он громко заорал:

— Ты ведь еще несколько дней должен быть в отъезде!

Будто У Моси не имел права вернуться раньше. Этот крик услышала У Сянсян, У Моси тоже вышел из ступора. У Сянсян выбежала из комнаты и, увидав мужа, встала как вкопанная. У Моси, придя в себя, ни слова не говоря, развернулся и пошел на кухню. Когда он вернулся, в его руке поблескивал охотничий нож Цзян Ху. Этот самый нож У Моси брал с собой, когда в прошлом году «устроил разборку в Яньцзине». И если в прошлый раз он просто блефовал, то сейчас действительно был готов убить. Сообразив, что к чему, Лао Гао и У Сянсян, спасая собственную шкуру, с криками выбежали вон. Они бежали впереди, а У Моси нагонял их сзади. Но он еще не успел очухаться с дальней дороги в Шаньси, куда ездил за луком, к тому же испытал потрясение. А Лао Гао с У Сянсян, в отличие от него, сидели дома, а теперь спасали свою жизнь. Поэтому У Моси добежал до самого перекрестка, но так их и не догнал. Те заскочили в какой-то переулок и исчезли без следа. У Моси, еле переводя дух, присел на корточки. В этот час вокруг не было ни души, и только издалека доносились удары ночной стражи, которые отбивал своей колотушкой Ни Третий. Переведя дух, У Моси поднялся и решил прекратить погоню. У него родилась другая идея. Развернувшись, он направился в пампушечную, где, разгрузив во дворе телегу с луком, взял ослика и отправился в деревню Байцзячжуан. Еще только забрезжил рассвет, а он был уже на месте, там он пошел прямиком к дому, где жила мать жены Лао Гао. Увидав там Лао Бай, У Моси принял скорбное выражение лица и сообщил, что ее муж внезапно заболел и просил ее срочно вернуться. Эта новость привела Лао Бай в такое смятение, что, забыв обо всем на свете, она тотчас села в телегу У Моси. У Моси понимал, что Лао Бай нельзя сердиться: едва в ней начинала закипать злоба, с ней случался припадок. Поэтому он решил сначала доставить ее в город, а уж потом во всех подробностях рассказать ей про любовную связь Лао Гао и У Сянсян. Пусть она разбирается с любовниками, а сам он займет позицию стороннего наблюдателя. Такая месть будет гораздо лучше, чем убийство. Ведь убить человека — секундное дело, а вот если за дело возьмется Лао Бай, пытку можно растянуть. Хотя сам Лао Гао и говорил, что Лао Бай долго не протянет, в настоящий момент она была все-таки жива. А раз так, то ее можно использовать в своих целях. «Было бы прекрасно, — размышлял У Моси, — если бы Лао Бай померла во время этих самых разборок, тогда посмотрим, каково придется Лао Гао и У Сянсян». Если появится покойник, то дело не ограничится историей любовных похождений. При этом вместо У Моси убийцами выставят Лао Гао и У Сянсян, которые довели человека до смерти. Тогда посмотрим, как они запляшут. «Это грязное дело нужно добить до конца, — рассуждал У Моси, — чтобы отомстить не только за себя, но и за Цзян Ху, которого я и знать не знал». Приняв такое решение, У Моси тут же почувствовал, как вырос в собственных глазах. Вместе с тем он ощутил в душе какой-то проблеск, и этот проблеск имел злобную природу. Это было новое чувство, его в нем скрупулезно взрастили его собственная жена У Сянсян и Лао Гао — друг, которому он доверял. Так что прежде твердолобый У Моси наконец-то обрел сметливость.

И все-таки У Моси просчитался. Пока он привез Лао Бай в город, наступил полдень. У Сянсян и Лао Гао к этому времени собрали свои манатки и бежали из Яньцзиня. Когда Лао Бай узнала, что к чему, с ней сразу случился приступ, ее заколотило, изо рта пошла пена, она плашмя упала на землю, готовая вот-вот отойти в мир иной. У Моси заметался и скорее повез ее на улицу Бэйцзе в аптеку Лао Ли под названием «Спасение мира».

В момент побега и Лао Гао, и У Сянсян забрали из своих домов все, что могло обеспечить им средства к существованию. Лао Гао забрал из лавки все серебро. Часть украшений принадлежала ему, недавно выкованные, они хранились на витрине и предназначались для продажи. А вот другая часть принадлежала клиентам. То были старые изделия типа сережек, браслетов, колец и шпилек, которые нуждались в чистке, серебрении или перековке. Клиентов совершенно не волновало то, что Лао Гао из-за своей любовной связи с У Сянсян оставил Лао Бай и скрылся. Прежде всего их заботила пропажа личных вещей, и тут крайней осталась Лао Бай. Но поскольку у Лао Бай как раз случился приступ, народ не решался слишком упорствовать. Все костерили Лао Гао, который казался таким порядочным, а на деле мало того что увел чужую жену, так еще и увел чужое добро. У Сянсян прихватила с собой шкатулку, в которой у нее хранились деньги, вырученные от продажи пампушек. Вообще-то они предназначались для открытия будущего ресторана, но, похоже, теперь об этом не могло быть и речи. То, что оба забрали с собой самое ценное, доказывало, что они не только одинаково мыслили, но из их поведения также можно было заключить, что оба сжигали за собой все мосты, не собираясь возвращаться. Лао Гао не оставил для Лао Бай ни одной прощальной фразы. Пусть вместе они прожили больше десяти лет, но, похоже, что теперь ему было на нее глубоко наплевать. А вот У Сянсян перед своим побегом вырвала листок из амбарной тетради и оставила У Моси записку: «Ничего не говори. Все равно бесполезно. Когда ты вернешься, я уже уйду. Деньги забрала я. Пампушечную оставляю тебе. Цяолин тоже оставляю тебе. Во-первых, чтобы не мыкаться с ней на чужбине, а во-вторых, с тобой ей все равно будет лучше».