Теперь на некоторое время оставим рассказ Полибия и обратимся к версии, предшествовавшей битве кампании в изложении Тита Ливия.

После того как в Риме было завершено формирование новой армии, она была объединена с той, что контролировала карфагенян под Гереонием. Было организовано два лагеря, из них меньший, в котором под командованием проконсула Сервилия Гемина находились один легион и две тысячи союзной пехоты и конницы, был расположен ближе к позициям Ганнибала. Другой проконсул, Марк Атилий Регул, по причине уже преклонного возраста был снят с должности и отправлен в Рим.

Такой поворот событий вполне устраивал Ганнибала, потому что затягивать противостояние дальше он не мог: добывать продовольствие в окрестностях было уже невозможно, а имевшегося хватало только на день, при этом была серьезная опасность того, что в случае голода и отсутствия активных действий иберы перейдут на сторону врага.

Первое столкновение новых противников произошло достаточно спонтанно. Римские легионеры без команды напали на карфагенских фуражиров и нанесли им серьезный урон, на менее чем сто убитых римлян пришлось тысяча семьсот пунийцев (соотношение все же слишком неравное; Ливий, XXII, 41, 1–2). Распаленные успехом легионеры начали преследовать врага, но Эмилий Павел, командовавший в тот день, сумел, наконец, взять ситуацию под контроль и остановил своих солдат, опасаясь наткнуться на засаду. И воины, среди которых было много новобранцев, и Теренций Варрон были раздосадованы тем, что у них была отнята победа. Зная все это через своих шпионов, Ганнибал на следующую ночь уже в самом деле решил устроить засаду. Пунийцы взяли с собой только оружие и, имитируя поспешное бегство, оставили полный всякого имущества лагерь и, перейдя за ближайшую цепь холмов, заняли позицию для внезапного нападения. Чтобы обман был убедительнее, в лагере разожгли много огней, как будто Ганнибал таким приемом хотел для прикрытия своего отхода создать иллюзию присутствия.

Поначалу казалось, что провокация сработала. Увидев, что вражеский лагерь опустел, легионеры стали требовать погони за врагом, а заодно и грабежа оставленной добычи. Эмилий Павел не решился идти вперед со всей армией, но предварительно выслал на разведку отряд луканских всадников во главе с префектом Марием Статилием. Подъехав к пунийскому лагерю, Статилий лично вместе с двумя всадниками осмотрел его и заподозрил подвох: огни горели только со стороны, обращенной к римлянам, палатки открыты, а все ценности были словно нарочно раскиданы на самых видных местах. Это, однако, не охладило пыла солдат, и Варрон уже готов был дать команду к наступлению, но в последний момент счастливая случайность спасла римлян. Во-первых, неблагоприятными оказались птицегадания, а главное, очень кстати от карфагенян к римлянам бежали два захваченных в плен раба, принадлежавших ранее один сицилийскому, а другой формианскому всадникам. Приведенные к консулам, они рассказали о затаившихся поблизости пунийцах, и это заставило римлян отказаться от грабежа вражеского лагеря (Ливий, XXII, 42).

Потерпев неудачу, Ганнибал оказался в весьма затруднительном положении: продовольствия оставалось мало и в войске начинались волнения. Понимая, что оставаться дальше на месте бессмысленно, он решил перейти в Апулию, снялся с лагеря и вновь, чтобы выиграть время, создал видимость подготовленной засады. Отправленный на разведку Статилий выяснил, что на этот раз вражеская армия действительно ушла, и римляне двинулись вслед за ней.

Ганнибал перевел свою армию к Каннам, у которых устроил лагерь. Подошедшие вскоре римляне, как и под Гереонием, построили два лагеря на разных берегах Ауфида, причем больший лагерь находился на одном берегу с пунийским. Между римлянами, ходившими к реке за водой, и карфагенянами то и дело происходили стычки, пока Ганнибал не решился вызвать врага на бой «в месте, природой созданном для конных битв». Его войско выстроилось в боевой порядок, а нумидийцы старались раздразнить неприятеля. Римляне не поддались и весь день оставались в лагере, хотя легионеры готовы были ринуться в бой, а между консулами возникла перепалка по поводу необходимости генерального сражения: Варрон был, естественно, за, а Павел против. Тем временем Ганнибал отвел свои войска, но послал нумидийских всадников напасть на римских водоносов из меньшего лагеря, что на другом берегу Ауфида. Разогнав легионеров, нумидийцы доскакали почти до самых лагерных ворот. Это настолько возмутило римлян, что они готовы были сейчас же начать бой, но командовавший в тот день Эмилий Павел удержал армию на месте. Когда же наступил следующий день, Гай Теренций Варрон, к которому перешло командование, вывел легионы в поле и, переправившись на другой берег Ауфида, построил их для битвы (Ливий, XXII, 43, 8–11; 44, 45, 1–5).

Итак, перед нами две версии хода кампании 216 г. до н. э., непосредственно предшествовавшей битве при Каннах. Какой же из них стоит отдать предпочтение? Основное различие между ними заключается в определении времени, когда карфагенская армия покинула свой лагерь под Гереонием и перешла к Каннам: Ливий говорит, что это произошло после того, как армия Варрона и Павла соединилась с легионами проконсулов Сервилия и Атилия, тогда как у Полибия захват карфагенянами Канн происходит значительно раньше подхода подкреплений к римской армии.

Безусловно, принять за правду рассказ Ливия с его подробным описанием неудачной засады, которую пытался организовать Ганнибал, очень соблазнительно, однако он плохо вписывается в общую логику стратегии, принятой римским правительством по окончании диктатуры Фабия Максима. Как уже выяснено, главной целью кампании 216 г. до н. э. сенат постановил дать карфагенянам решающее сражение, которое неминуемо должно было стать победоносным вследствие огромного численного перевеса, достигнутого беспрецедентной мобилизацией. Также необходимо критически относиться ко всем утверждениям и Полибия, и Ливия о разногласиях между консулами относительно необходимости самого сражения, помня, что единственное, о чем Варрон и Павел могли друг с другом спорить, – это местность, на которой было бы удобнее биться, учитывая превосходство противника в коннице. При этом кажется сомнительным, чтобы холмистые окрестности Гереония показались им менее подходящими, чем гладкая равнина под Каннами.

Вследствие этого совершенно естественной кажется ситуация, описываемая Полибием, когда, отчаявшись вызвать противника на открытое сражение, Ганнибал увел свою армию из-под Гереония к Каннам, а проконсулы, имея задание только контролировать его действия, посылают в сенат гонцов, спрашивая, что же им делать дальше. Если бы пунийцам под Гереонием противостояла вся римская армия, то Ганнибал, отлично осведомленный о настроениях в стане противника, наверняка попытался бы спровоцировать ее на бой, не ограничиваясь устройством засады. Ливий, однако, ничего об этом не говорит, в то же время неоднократно повторяя, что Варрон и большинство солдат хотели сражаться немедленно и только разумное руководство Павла удерживало армию от катастрофы. Будь так на самом деле, Ганнибалу стоило только дождаться дня, когда командование перейдет к Варрону, и вывести свои войска в поле. Однако почему-то желания Пунийца и «неразумного» консула совпали только под Каннами.

Большую полемику среди ученых вот уже на протяжении многих лет вызывает вопрос локализации самой битвы, а именно на каком берегу реки Ауфид она происходила. С этим также связана и проблема расположения лагерей как пунийской, так и римской армии. Из имеющихся в нашем распоряжении источников больше топографических подробностей содержится в труде Полибия, которому, очевидно, и следует уделить основное внимание. Первым ориентиром при этом должно стать течение Ауфида. Хотя известно, что современное русло реки не соответствует тому, каким оно было две с лишним тысячи лет назад, его общее направление измениться не могло и шло с юго-запада на северо-восток. Проходя к северу от Канн, примерно через шесть километров Ауфид двумя рукавами впадал в Адриатическое море. Вторым важным моментом является расположение лагерей армий Ганнибала и консулов. Поскольку пунийская армия, уйдя из-под Гереония, захватила акрополь Канн, очевидно, что первоначально ее лагерь находился на правом, южном, берегу Ауфида. Когда в долину Ауфида пришли римляне, они устроили два лагеря, из них больший, в котором находилось, по крайней мере, две трети от общего количества воинов, располагался на одном берегу с карфагенянами, а меньший – «по другую сторону реки, к востоку от места переправы, стадиях в десяти от собственной стоянки и немного дальше от неприятельской» (Полибий, III, 110, 10). Получается, что малый лагерь римлян находился на южном (или восточном, что в данном случае практически равноправно) берегу Ауфида, а лагерь карфагенян соответственно на северном, противоположном от Канн берегу реки. Возникает определенное противоречие, поскольку раньше ни у Полибия, ни у Ливия не упоминается о том, чтобы Ганнибал переносил свой лагерь из Канн через реку. Однако уже буквально в следующей главке Полибий рассказывает, как после неудачного нападения на входящую в долину Ауфида колонну римлян Ганнибал обратился к своим воинам с ободряющей речью, после чего «возвел частокол и расположился лагерем на том самом берегу реки, где находилась и стоянка неприятелей» (Полибий, III, 111, 11). Очевидно, для того чтобы согласовать между собой вышесказанное, необходимо допустить, что переход пунийцев на северный берег Ауфида состоялся все же до того, как к Каннам подошла основная римская армия. Причиной перемены места могло стать как желание Ганнибала избежать риска быть осажденным в акрополе, так и стремление настроить солдат только на решающий полевой бой. Ни раньше, ни тем более теперь Пуниец не был заинтересован в пассивной оборонительной позиции.