Сколько карфагенян было убито в тот день, неизвестно, но потери Ганнибала явно превзошли то, на что он рассчитывал. Наверняка Пуниец нарочно подставил часть своей армии под удар, однако действия Минуция оказались настолько грамотны, что тот на некоторое время потерял контроль над ситуацией. Впрочем, даже такой результат в целом отвечал новому тактическому замыслу Ганнибала. На следующий день карфагеняне снялись со своего лагеря на холме и вернулись на прежнюю позицию под Гереонием. Римляне трактовали это отступление как нерешительность и признание собственной слабости. Дальнейшее поведение противника только убеждало их в этом мнении, поскольку карфагеняне теперь выходили на фуражировку гораздо реже и вели себя осторожнее. Ободренный успехом, Минуций передвинул свой лагерь на холм, ранее занимаемый пунийцами (Полибий, III, 8–11).

Отчет начальника конницы об одержанной победе был с восторгом воспринят в Риме. Минуцию даже не было необходимости особо превозносить свои заслуги – хороших новостей ждали так давно, что любой успех казался предвестником окончательного разгрома врага.

Избиение карфагенских фуражиров нанесло существенный ущерб не только силам Ганнибала, но и еще более понизило авторитет Фабия Максима. Теперь для большинства римских обывателей, да и военных становилось ясно, что командование диктатора приносит стране один лишь вред: за все время пребывания в должности он не только не разбил карфагенян, но и не помешал им разорять страну, а стоило Фабию отлучиться из армии, как Минуций тут же чуть не уничтожил захватчиков. Сам диктатор по-прежнему не менял своего мнения о том, как надо вести войну, и говорил, что больше боится побед, чем поражений. Естественно, что такая критика успехов коллеги только подрывала и без того невысокое доверие к Фабию.

Начальник конницы настолько завладел симпатиями своего народа, что его, в обход всех законов и традиций, беспрецедентным решением народного собрания тоже наделили диктаторскими полномочиями. Инициатором этого решения Ливий называет народного трибуна Марка Метилия, а единственным из ораторов, кто осмелился публично его поддержать, – претора прошлого года Гая Теренция Варрона (Ливий, XXII, 25, 3–11, 18). Теперь в Риме стало два диктатора, что обесценивало значение диктатуры как таковой, низводя ее на уровень консульства.

Фабий Максим, чьи возражения против такого нововведения не были приняты во внимание, уехал из Рима к своей армии, даже не дожидаясь итогов голосования. Когда Минуций сравнялся с ним по должности, самым насущным стал вопрос о том, как два диктатора будут управлять войском. Варианты были такие же, как и в случае с двумя консулами, занятыми в одной кампании: либо они делят армию поровну, либо командуют ею по очереди, меняясь через день или более длительный промежуток времени. В итоге решили разделить армию – каждому досталось по два легиона и одинаковое количество конницы со вспомогательными отрядами. Наши авторы не согласны друг с другом относительно предпочтений диктаторов по этому поводу. Полибий говорит, что такой выбор сделал Минуций (Полибий, III, 103, 7–8), по словам Ливия, на разделении армии настоял Фабий (Ливий, XXII, 27, 8–10). Последняя версия кажется более логичной, поскольку в случае поочередного командования весь эффект от осторожной тактики Фабия неизменно сводился бы к нулю, когда наступала очередь его коллеги, а так Медлитель имел возможность сохранить хотя бы половину войска, не бросая его в различного рода авантюры.

Итак, теперь карфагенянам противостояли одновременно две римские армии, которые даже стояли порознь, разбив лагеря примерно в двух километрах друг от друга. Не воспользоваться такой ситуацией Ганнибал, конечно, не мог. От разведчиков, да и по опыту предыдущих месяцев он знал, насколько разного стиля командования придерживаются его противники, не были для него тайной и весьма натянутые отношения между самими диктаторами. Помня о том, как трудно заставить сражаться Фабия, он решил уделить основное внимание его коллеге и сопернику.

Между лагерями пунийцев и армией Минуция был холм, обладание которым предоставляло контроль над позицией противника. Недавний опыт давал Ганнибалу уверенность, что его противник не станет терпеть, если на холме закрепятся карфагеняне, и сразу же постарается выбить их оттуда. В отличие от нового диктатора, Ганнибал видел, что местность вокруг этого холма, хотя и безлесная, идеально подходила для засады, изобилуя различными достаточно глубокими канавами и ямами. Упускать такой шанс он уже просто не имел права. Ночью по этим канавам распределились отрядами по двести-триста человек пять тысяч легкой и тяжелой пехоты и пятьсот кавалеристов, а сам холм был занят небольшой группой легковооруженных пехотинцев.

На следующий день Минуций, помня о своих предыдущих успехах, тотчас же самым серьезным образом приступил к захвату злополучного холма. Казалось, что ничто не сломит римского упорства: когда первые атаки велитов были отражены, за ними в дело вступила конница, а потом в наступление сомкнутым строем пошла и тяжелая пехота во главе с самим диктатором. Однако прогнать легкий отряд карфагенян оказалось совсем не так просто. Ганнибал постоянно посылал подкрепления, и небольшая поначалу схватка постепенно разрослась до полномасштабного сражения с участием кавалерии с обеих сторон. Лаконичный рассказ Полибия не дает возможности восстановить ход боя во всех подробностях, но в общем картина вырисовывается следующая: тяжелая пехота римлян скорее всего еще не вступила в дело, когда в нее врезались отступающие под натиском карфагенской конницы велиты. Ряды римлян смешались, и Ганнибал дал сигнал к атаке воинам, остававшимся до того времени в своей засаде абсолютно незамеченными. Армия Минуция подверглась нападению сразу с нескольких сторон и, возможно, была даже окружена. От очередного полного разгрома римлян спас Фабий. Видя, в каком положении находится его недоброжелатель, он, оставив в стороне личную неприязнь, пошел на выручку. Воины Минуция уже не держали строй, когда поняли, что спасение близко. Воспрянув духом при виде приближающихся товарищей, они сплотились вокруг знамен и пробились навстречу легионам Фабия. Ганнибал не рискнул вступать в спонтанное сражение со свежими силами противника и отвел свои войска. Фабий тоже удовлетворился такими итогами дня и не стал его преследовать (Полибий, III, 105; Ливий, XXII, 28, 3–14, 29).

Бой, который чуть было не пополнил скорбный список поражений римской армии, был воспринят как победа Фабия. Если с военной точки зрения это было явным преувеличением, то в негласном соперничестве с Марком Минуцием им был одержан решительный успех. Впервые Фабий не только продемонстрировал свое превосходство над ним в качестве полководца, не давшего заманить себя в ловушку, но и спас жизнь как Минуцию, так и его воинам. Унижение новоявленного диктатора было очевидным, что не преминули отметить и Полибий, и Ливий, причем последний особенно не скупится на краски, описывая, как Минуций признал свою неправоту и выразил готовность подчиняться в дальнейшем. Его легионеры строем вошли в лагерь Фабия и, остановившись перед палаткой диктатора, приветствовали его солдат в качестве своих патронов. Сам Минуций, обратившись к Фабию Максиму как к отцу, сложил с себя полномочия диктатора и попросил оставить ему прежнюю должность начальника конницы (Ливий, XXII, 30, 1–5).