И я отчетливо понимаю — после этой встречи он не сможет жить, как вампир. Даже если мы выйдем оба из круга, он тут же совершит самоубийство. И никогда уже не будет рядом с женщиной. К добру ли, к худу, но человек не сможет пройти, если он не боролся до конца. Каким бы не был этот конец.

И откуда-то появляются слова.

— Бог есть любовь. Любовь есть Бог. Нет таких преступлений, которых не простит любящее сердце.

Союзом любви Ты призвал нас к себе, мы — дети твои, Господь милосердный… Единственная заповедь, которую никто да не нарушит — люби мир, в котором ты живешь. Люби семью свою и детей своих. Люби тех, кто дал тебе жизнь и разум и помни — любовь прощает все. Люби и радуйся тому, что можешь любить, ибо любовь есть Бог, а Бог есть любовь.

Я потянула вампира за руку еще раз. И он шагнул на мостик. Первый шаг. Второй шаг. Третий дался еще сложнее. Но я продолжала.

— Господи, Боже наш, милостивый, добрый и любящий, взгляни на иссохшую от любви землю сердца человеческого, оледеневшую от ненависти, самолюбия, и несчетных злодеяний. Верю я, что одной слезинки твоей достаточно, чтобы спасти несчастного от зла, творящегося вокруг. Не ведал он, что творил, ибо одни сильнее, а другие слабее, ведь Ты не сотворил нас одинаковыми и в милости твоей дал нам самое главное — свободу воли и свободу любви.

Откуда что берется? Я ведь никогда не была христианкой. Никогда. И верующей тоже. Хотя кто сказал, что Бог, к которому я обращаюсь — и христианский Бог-отец — это одно и то же?

Еще два шага. Остается не больше десяти. Идти тяжело, но я понимаю, что все это — правильно. Лучше я выложусь здесь до последней капли крови, но разлучить их из-за своей слабости я не смогу. Достаточно только видеть, как светятся любовью глаза Влада и у Анны. Как прыгают рядом с мостиком дети. Они обязаны встретиться. Чтобы потом опять прийти на землю — вместе. Еще один шаг.

— В руке Твоего великого милосердия, о Боже мой, и душа и тело мое, чувства мои, советы и помышления мои, дела мои и вся душа моя. Ты же, Господь милосердный, грехами всего мира не смутишься, ведь все мы дети твои, Господи, а детей любят и прощают, что бы они не совершили.

Еще два шага.

— Господи, прими того, кто нагрешил по неразумению в руке твоей, защити от совершенного им в отчаянии зла, прости множество беззаконий его, подай исправление злу и окаянству и от грядущих бед и несчастий защити его. Любой, кто идет к Тебе да найдет дорогу. И дорога эта — любовь. И неважно — его или к нему. В каждом человеке есть твои семена добра. Ты повеял их, так разреши им прорасти и не карай за то, что произошло ранее, ведь иссушенная почва не даст ростки, так и человек, который хлебнул в жизни горечи и зла не будет добрым…

Еще три шага. Остается три — четыре. Что же мне говорить?

Но и Бога тоже любили. Хотя бы его мать. Христос или не Христос — неважно. Важно то, что даже Бога кто-то любил. Иначе это уже не Бог, а калека. Только умственно неполноценные создают одиноких богов. Одиноких — и безумных. А попробуй сам не свихнуться — если у тебя впереди одинокая вечность?

— Пресвятая дева Мария, чем молить Тебя, чего просить у Тебя? Ты ведь все видишь, знаешь сама, посмотри ему в душу и дай ему то, что он просит. Ты, все претерпевшая — все поймёшь. Ты, родившая Младенца в яслях и принявшая Его Своими руками со Креста, Ты одна знаешь всю высоту радости, весь гнёт горя. Ты, получившая в усыновление весь род человеческий, взгляни и на него с материнской заботой. Я вижу слезу, оросившую Твой лик. Это над ним Ты пролила её, и пусть смоет она следы его прегрешений.

Еще два шага. Воздух сгущается, словно одеяло. Отталкивает, душит, запрещает. Влад едва удерживается на ногах. Анна стоит рядом с мостиком и тянет к нему руку. И откуда-то я знаю — остался самый короткий отрезок пути. Последнее усилие — и разрешение будет получено.

— Я веду его, я стою, я жду Твоего отклика, о, Богоматерь! Ничего не прошу для себя, только стою пред Тобой. Только сердце моё, бедное человеческое сердце, изнемогшее в тоске и боли, бросаю к ногам Твоим! Загляни в него — и Ты не увидишь во мне зла. Я прошу за него сердцем своим, душой своей… Любовью, которую они пронесли в сердцах через эти годы, горести, злобу и ненависть я прошу за него. Если человеческое сердце не отвернулось от любимого, не отворачивайся и ты.

Ибо Бог есть Любовь, а Любовь есть Бог. Аминь! — громко произнесла я.

И вампир сошел с мостика на землю.

Я осталась там же, где и стояла. Мне туда было еще нельзя. Но один вид счастливой семьи искупил все. Взгляд мой упал назад. Круга видно не было. И нас с Владом в нем — тоже. Все сияло мягким золотистым светом — и остальные вампиры не могли ничего разглядеть, как ни старались. Только я могла видеть сквозь золотистую пелену, как растворяется в воздухе земное тело Влада. Не сгорает, а просто растворяется. Навсегда. Надеюсь, в следующей жизни им повезет больше.

Прошла вечность — или пара минут, прежде чем Влад и Анна повернулись ко мне.

— Юля, спасибо тебе.

Три слова, но этого было достаточно. Никакие витиеватые выражения благодарности не сравнились бы с мягким светом, изливавшимся из их глаз. Вместе, наконец-то вместе, через столько лет. Дети вцепились в ноги отца, боясь, что он опять пропадет. Я с трудом выпрямилась, цепляясь за перила, и тоже слабо улыбнулась.

— Мне пора… прощайте.

— Прощай, Юля.

Все вспыхнуло последний раз — и погасло. А я обнаружила себя, стоящей на коленях и сжимающей руками крест из осиновых щепочек. Вампира не оставалось и следа. Даже пепла на полу. Ничего. Но я знала, что и к чему.

Крест сиял ярким серебряным светом. И он определенно стал… да! Два прутика и тряпка стали единым целым! Как будто сплавились! Что происходит!? Я медленно, шатаясь, как тепличная роза на ветру, подобрала его, стянула со спины обрывки топа, завернула в них крест и засунула сверток, за неимением всего остального, в остатки колготок. И все это одной рукой. Вторая болела немилосердно. Свечение угасло окончательно. И только тогда я обвела зал взглядом. Вампиры выглядели ошалелыми и испуганными. Еще бы! Ты не бойся, это гусь, я сама себя боюсь! Дюшку словно поленом по голове огрели. Этакая бессильная смесь злости, ненависти и испуга. Надо бы ему послать воздушный поцелуй, или хотя бы его самого послать груши кое-чем околачивать, но сил просто не осталось. Ни на что. Я поискала глазами Даниэля. Но первым, естественно, увидела Мечислава. Вампир спокойно вошел в круг и двинулся ко мне.

— Как вы себя чувствуете?

— Победа? — шевельнула я ссохшимися губами.

— Да.

— Влад мне всю одежду изорвал. Хорошо хоть штаны целы остались.

Мечислав неожиданно улыбнулся мне. Улыбка получилась мягкой и очень теплой. Словно солнечный лучик пробежался по моему измученному телу.

— Юля, у тебя рука вывернута. Надо срочно вправлять.

И когда это Влад успел? Когда отрывал и бросал через весь круг?