И хотя комендант складов донёс об этом Военному совету СОР, Петров об этом всё равно ничего не знал. Что это значит? О чём сообщил нам Карпов? Он сообщил, что Октябрьский и Петров, зная, что склады вот-вот перейдут в руки немцев, тем не менее не давали приказа на их подрыв! Как это понять? Хотел оставить склады немцам? Не думаю, скорее всего, у Петрова и Октябрьского голова в те дни уже не о войне болела, а о том, как с этой войны удрать.

А в это время настоящие офицеры дрались и гибли. У мыса Фиолент сражался прижатый к морю полк пограничников под командой полковника Рубцова и батальонного комиссара Смирнова. Оставшийся в живых солдат этого полка сообщает:

«Пришлось пробираться через шквальный огонь противника. Дошёл до армейского обоза в районе 35-й береговой батареи, на площадке у которого находилось много свезённого и брошенного автотранспорта. Обслуживающего персонала на месте не оказалось. Все ушли к берегу в ожидании посадки и эвакуации. Начал поиск и нашёл среди многих машин исправную, грузовую, груженную боезапасом — патронами к автоматам и, сам сев за руль, на большой скорости прорвался к Рубцову. Он обнял меня и сказал, что представит к правительственной награде».

В принципе полк пограничников мог бы прорваться к партизанам, поскольку из-за развала обороны сплошной линии фронта не было. Но на остававшегося на 35-й батарее генерал-майора Новикова наседали немцы, а Новикову надо было сесть на катер, чтобы удрать, для этого немцев надо было от батареи отогнать, и он по радио дает Рубцову команду вести пограничников в атаку не на восток — к партизанам, а на запад — в направлении 35-й батареи.

«После получения ответа из штаба дивизии Рубцов собрал оставшихся в живых командиров штаба и батальонов и доложил сложившуюся обстановку и приказ из дивизии. Потом Рубцов сказал так, как запомнил Н. Головко:

«Товарищи, мы сейчас окружены. Жить или умереть. Но нам во что бы то ни стало надо прорваться к 35-й батарее и занять там оборону. Так нам приказано».

После этого уничтожили радиостанцию. Были собраны все командиры и бойцы полка, в том числе бойцы и командиры из других частей и подразделений, оказавшихся в районе мыса Фиолент 1 июля 1942 года. Из всех них был организован сборный полк, куда вошли и раненые с оружием и без него… Когда прошли 1–1,5 км и начали молча ползти к вражеским позициям, неожиданно, как отчётливо помнит Головко, вдруг со стороны 35-й батареи были услышаны крики «Ура». Вероятно, какая-то наша группа от 35-й батареи предпринимала попытку прорыва в горы, к партизанам. Услышав эти возгласы «Ура», командир полка подполковник Рубцов поднялся в рост и скомандовал: «Вперёд, братцы, за родной Севастополь, ура!» Бойцы и командиры бросились в атаку… Понеся большие потери, остаткам полка пришлось отступить».

Раненные в этой атаке, полковник Г.А. Рубцов и батальонный комиссар А.П. Смирнов, чтобы не попасть в плен, застрелились.

Или: «Шедший (на подводную лодку. — Ю.М.) вместе со всеми начальник штаба Береговой обороны И.Ф. Кобалюк вернулся назад и передал, что остаётся на батарее, никуда не пойдёт и погибнет вместе с батареей».

Не могу не сказать ещё немного о тех, кто водил защитников Севастополя на прорыв. Вспоминает фельдмаршал Манштейн:

«Заключительные бои на Херсонесском полуострове длились еще до 4 июля. 72-я дивизия захватила бронированный ДОС «Максим Горький 11», который защищался гарнизоном в несколько тысяч человек. Другие дивизии все более теснили противника, заставляя отступать на самый конец полуострова. Противник предпринимал неоднократные попытки прорваться в ночное время на восток в надежде соединиться с партизанами в горах Яйлы. Плотной массой, ведя отдельных солдат под руки, чтобы никто не мог отстать, бросались они на наши линии. Нередко впереди всех находились женщины и девушки-комсомолки, которые, тоже с оружием в руках, воодушевляли бойцов. Само собой разумеется, что потери при таких попытках прорваться были чрезвычайно высоки».

Как видите, ещё долгих четыре дня уже брошенные командованием советские солдаты продолжали драться, что и заставило Манштейна в конце концов воскликнуть: «…ибо русский солдат поистине сражался достаточно храбро!» Но обратите внимание, кто у нас, в отличие от немцев, водил солдат на прорыв — не генералы, как у них, а «женщины и девушки-комсомолки».

Да, есть от чего почесать в затылке: кормит-кормит русский народ своих генералов в мирное время, а во время войны солдат на прорыв ведут комсомолки. Умны мы, русские, сказать нечего…

Да, конечно, не петровым и октябрьским командовать бы войсками, а рубцовым и кабалюкам, но последние ложились в родную землю и под Севастополем, и на всём протяжении отступления Красной Армии от границ, а потом наступления на Берлин. А петровы и октябрьские остались живы, крутились у Кремля, нанимали продажных журналистов и историков, диктовали мемуары, и мы знаем о войне только то, что они хотели, чтобы мы знали.

Теперь несколько возникающих вопросов.

Начнём с того, можно ли было удержать Севастополь? Полагаю, что можно было. Во-первых, нужно было задействовать флот с его могучей артиллерией. Была опасность, что его утопит немецкая авиация? А пехотинцу подниматься в атаку безопасно? Кроме этого, уже был наработан опыт защиты кораблей на Балтике, который в принципе сводился к концентрации огня зенитной артиллерии над кораблями. Надо было не одним кораблем прийти в Севастополь, а всем флотом, и зенитными орудиями всего флота вести огонь по немецким самолётам. Потери немецкой авиации при налете на Кронштадт после 1941 г. достигали 35% от одной атаки, при этом ни один из скученных в Кронштадте кораблей Балтфлота после 1941 г. не был выведен из строя авиацией противника. Черноморскому флоту надо было курсировать у Севастопольского берега и в бухтах, а в случае повреждения кораблей садить их на грунт и продолжать использовать корабли как батареи. Как и был использован линкор «Марат», потопленный немецкой авиацией, но всю войну защищавший Ленинград оставшейся артиллерией.

Нужно было использовать Черноморский флот и все его боеприпасы в войне, а не хранить корабли для того, чтобы после войны разобрать на металлолом.

Во-вторых, и без флота Севастополь можно было удержать. Маношин собирал мнения не только удравших из Севастополя генералов и адмиралов.

«В этом смысле вполне справедливы слова пограничника, командира радиовзвода 456-го погранполка 109-й стрелковой дивизии старшего лейтенанта Н.И. Головко: «Я считаю, что мы могли ещё держать оборону, если бы не дрогнуло командование, которое должно было уходить последним!»

Собранные полковником Пискуновым мнения уцелевших защитников: «Общее настроение было такое — нас сдали в плен. Мы бы ещё воевали и дрались. Я наблюдал людей. Ведь многие люди плакали от обиды и горечи, что так бесславно кончилась их жизнь, вернее, служба в армии…»

«Вот что говорил командир 109-й стрелковой дивизии генерал-майор П.Г. Новиков, находясь в плену: «Можно было бы ещё держаться, отходить постепенно, а в это время организовать эвакуацию. Что значит отозвать командиров частей? Это развалить её, посеять панику, что и произошло. А немец, крадучись, шел за нами до самой 35-й батареи».