Окружающее великолепие било уже не по глазам. Оно просто шибало в мозг, и его, мозг, выносило. Но сказать, что интерьер вокруг вульгарный или кричащий, я бы не рискнула. Напротив, он был подобран со вкусом, но… словно для музея.

Мы прошли через просторный холл и вошли в гигантскую гостиную. Огонь в камине почти погас. Он будто застыл навечно в последнем лепестке алеющего огня. Еле-еле отсвечивающие багрянцем угли не могли рассеять пугающий сумрак.

Вот вы бы смогли нагло топать по полу, выложенному золотой плиткой с патиной? А жить среди гладкого черного мрамора?..

Кое-где мраморные колонны чередовались с… Я не знаю, что это за камень. Может, такая разновидность гранита, но факт: на черном фоне переливались сине-голубо-фиолетовым перламутром крупные зерна под блестящей полированной поверхностью. Такого же точно тона и подходящих оттенков — обивка софы, кресел и диванов. Шторы все в том же черно-фиолетово-голубом павлиньем великолепии импрессионизма. Гнутые ножки и ручки диванов и кресел позолочены.

Строго, мрачно и дорого. Но жить среди такого благолепия — словно похоронить себя при жизни! Кому-то оно нравится, кто-то обзавидуется чужому, а кто-то себе могильник при жизни построит — и будет им весьма гордиться, наслаждаясь роскошью обстановки.

Я — нет. Не смогу ни насладиться, ни жить, ни даже ходить по полу. Стало жалко, что не умею летать, а значит, придется вспомнить танцевальные навыки и порхать маленьким гиппопотамчиком над подобием слитков золота.

Пока мои глаза привыкали к полумраку, я сглотнула и пробормотала:

— Как у вас тут все… фильдепёрсово!

Я уставилась на сверкающую статую в виде голой бабы ошеломляющих пропорций, извергающую поток воды из прижатого к груди кувшина посреди бассейна.

— Давайте перейдем на «ты»! — предложил «дедушка», выудив прямо из воздуха бокалы и шампанское. Поманил за собой. — Как вы относитесь к «Перрье-Жуе»?

— Отрицательно! — мгновенно отказалась «дама» и предмет ухаживания в моем лице. — Я замужем!

— Какая жалость… — лицемерно посетовал Иртихал. — Я тоже. В смысле, женат.

— И где ваша жена? — окинув тоскующим взором пустынные хозяйские покои, перевела я тему от распития спиртных шипучих напитков в обществе местного Казановы в сторону для меня насущную и интересную.

— Не знаю, — пожал плечами бог. — Мы последние пять сотен лет не виделись… — И та-ак расстроенно на меня посмотрел! — Мы немного поспорили, и она ушла.

И такой взгляд кота из «Шрека»!

Рука потянулась погладить бедненького по голове и пожалеть на своей впалой груди. Встряхнулась и, подозрительно сузив глазки, недоверчиво окинула его взглядом. Это какие ж у него в голове огромные бешеные тараканы, если от ТАКОГО мужика женщина сама свалила! Или не сама?..

— Так давайте упростим наши отношения! — патетично выдал Иртихал и, широко и зубасто улыбаясь почище акулы-людоеда, подвинулся поближе.

— А давайте мы их усложним! — отодвинулась я как можно дальше.

И впервые задумалась: благими намерениями вымощена дорога в ад, где я как раз и оказалась. Следует ли из того умозаключение, что нужно было сначала семь раз отмерить, а потом один раз отрезать? Мысленно пообещала себе, что воспользуюсь народной мудростью и, если что, то семь раз все на фиг отрежу! Народ зря говорить не будет!

— Каким образом? — удивился бог, но пододвигаться ко мне перестал.

Сейчас он очень пристально меня изучал, напоминая профессора Паганеля из «Детей капитана Гранта» Жюля Верна, который прямо сейчас открыл новый вид лошади Пржевальского.

— Переведем все в бытовую сферу, — широко улыбнулась я. — Вы мне обещали посодействовать! — и протянула свиток.

— Безусловно, — иронично улыбнулся Иртихал. — Но боюсь, вашему брату это не поможет…

— В смысле?! — вытаращилась я на него, начиная прозревать. И заподозрила какой-то жуткий подвох.

— Ну-у… — довольно улыбнулся брюнет, ставя бокалы и бутылку на столик. — Я, конечно, могу отдать вам надежное средство от мужского бессилия…

У меня открылся рот и глаза вылезли из орбит, как у Шварценеггера в финале «Вспомнить все». Даже спирание дыхательных путей со мной приключилось весьма похожее… до посинения…

— …Но вот передать брату столь необходимый для жизни артефакт вы не сможете. — На этой довольной физиономии просто некуда было печать ставить!

Но я бы нашла местечко. Даже если бы потратила на это пять своих драгоценных минут! В крайнем случае, у него есть еще некоторые части тела, тоже пригодные для…

— Стоп! — Я закрыла рот и снова открыла, чтобы задать вопрос. — Что значит — «от мужского бессилия»? Мне сказали, это спасет брата от арианэ!

— Всенепременно! — расхохотался Иртихал. — Это позволит ему удержать внимание русалки чуть дольше, чем на месяц, и не полечь в постельных боях!

— Ах ты сволочь! — с чувством выругалась я.

— Фу-у! — скривился бог смерти. — Я все же полагал, вы более сдержанны! Девушка, ведите себе более достойно!

— Естественно! — прошипела я, мечтая открутить Форсету и «краник», и «чайник». Сразу! И с особой жестокостью!

Понизила голос:

— Если бы я была несдержанная, то кто-то бы уже пал смертью храбрых. Но не в постели!

— А где? — ласково полюбопытствовал Иртихал, присаживаясь в кресло и закладывая ногу на ногу.

Кстати, сейчас он выглядел просто сногсшибательно! Шелковая, снежно-белая, распахнутая на мускулистой груди рубашка и обтягивающие узкие бедра штаны с мягкими сапогами шли этому прохвосту необычайно. И он об этом, зараза, знал. И пользовался вовсю!

— Где-где… — пробурчала я, нервно крутя пуговицу кожаного жилета и неимоверно злясь на себя и на бога до кучи. — Если ты свою жену столько лет не видел, то ты меня не поймешь!

— Уверена? — сощурился бог смерти, переходя на «ты».

— В чем? — воззрилась я на него. — В том, что ты меня не поймешь?

Если вы к нам со смертью пришли, то мы будем отбиваться кадуцеем!

— В том, что можешь мне безнаказанно хамить?!

Ласковый садист со стажем на пенсии. Но и я ему не Красная Шапочка!

— А с наказанием, значит, можно? — включила дурочку на полставки. Авось проканает.

— Ты серьезно хочешь это узнать? — У нас сегодня вечер вопросов, что ли?

— Нет! — прервала я нашу викторину. — А почему не могу передать?

— Ты не сможешь выйти из Царства Вечной Ночи без моего позволения. — Снова широкая белозубая улыбка с его стороны и дикое желание уменьшить количество его зубов как минимум вдвое — с моей.

— Что я не могу сделать? — поковыряла я пальцем в ухе.

Дежавю. Когда-то это со мной уже было! Только тогда я была влюблена в объект изведения и очень с ним нежничала. Можно сказать — лелеяла. А сейчас, хоть и сходство практически один в один, никаких чувств, кроме отвращения, мужик не вызывает.