— Лавр утверждает, что ты погиб в брянских лесах.

— Для него погиб. А он для меня пока еще жив, — уклончиво ответил Воркута и повторил свое условие: — Коль свела нас дорожка, ты, граф, не блефуй. Больше с тобой драться не буду. Так кончу. Поэтому держи нейтралку. А подмогнешь, опять же в долгу не останусь.

— Объясни для начала, чего ты от девушки хотел?

— Все, забыли. Раз она твоя телка, ты и неси ответственность. Заложит Лавру, прощения не будет, и ты не убережешь. Я Ваню-Нахичевань завалил по делу. Думаю, он и сам не в претензии. А ее пожалел. Пусть помнит. Лавр, конечно, начнет ее обрабатывать. У него подозрения имеются. Но на то бабе язык и дан, чтобы одни глупости молоть. Но не дай бог, на меня выведет.

— Успокою ее, — согласился Павел. — А ты, в свою очередь, выкладывай, как на духу, кто приказал меня убить?

Воркута налил «Метаксу», выпил одним глотком, закурил и всем своим видом показал, что не хочет открывать карты.

— Я согласен на твои условия… — добавил Павел.

Воркута продолжал молчать.

Тогда Павел рассказал о предупреждении Яниса. Оказалось, Воркута знал о попытках грека разыскать его.

— А, фуфло, — махнул он рукой. — Он уже не наш. Помягчел. Жесткости разучился. Прихватил моих ребят с поличным в гостинице и отпустил. Я бы так не сделал. Для меня он — слабак. Пусть шныряет по кораблю, ищет неизвестно кого. Если, конечно, ты ему не поможешь.

— Это не моя игра, — напомнил Павел.

— Посмотрим, — усмехнулся Воркута. — А чтобы слово твое затвердело, выдам твоих врагов. Ребята везли убивать тебя по приказу Лавра. Мне об этом Леха по случайности в казино разболтал. От него же я и про Лору узнал. Крепко повезло тебе, что мы с Лехой в ту ночь в казино столкнулись… Про то помни всю жизнь.

Павел побледнел. Он не столько поразился признанию Воркуты, сколько был не готов к восприятию Маркелова как своего убийцы.

— Ты уверен? — спросил он. — Лавр сам без Маркелова не мог на такое решиться.

— Как сказать. Я об Илье Сергеевиче много знаю. Он мужик скользкий. Никогда по прямой не ходит. Дорогу ты ему перешел. Это факт. А с чего они решили тебя замочить — тут мозговать и мозговать. Хотя, с другой стороны, кому ты нужен? Приревновал тебя к этой б… ну, как ее… артистке, и решил смахнуть не глядя.

Воркута говорил спокойно, чувствовалось, что не скрывал своего недоумения, но и не делал никаких выводов. Сам факт покушения его не интересовал.

Павел достал из его пачки сигарету и нервно закурил. Если Воркута прав, значит, вся жизнь графа приобрела какой-то фарсовый оттенок. Он пьет и дружит со своими убийцами. А они, вроде пауков, знают, что из их паутины ему уже не выпутаться, и потому позволяют ради смеха трепыхаться.

— А где Леха? — все еще отказывался верить Павел.

— Его уже нет. Маркеловская охрана застрелила.

— Остается верить тебе…

— Как знаешь, мне ведь по барабану. Я с Маркеловым сам подведу дебет-кредит. Но не вздумай его спугнуть. А то знаю я таких. Вцепишься ему в горло и себя же подведешь под пулю.

Павел затушил окурок. Встал и, потерев лоб, обратился к Воркуте:

— Дай мне время упорядочить мысли. Я тебя не видел. Люба будет под моим присмотром. Понадоблюсь, сам найдешь. И учти, Янис неслучайно нервничает. Он либо знает, либо подозревает о какой-то угрозе.

— Не бери чужого в голову, — посоветовал на прощание Воркута, и Павел вышел из его каюты.

Он вернулся к себе, разделся, сел на постель и впал в какое-то полубредовое состояние…

…А на корабле жизнь потихоньку возрождалась в своих привычных, но несколько помятых формах. Апостолос с раннего утра уже топтался в рулевой рубке. Выглядел бодрым и прекрасно отдохнувшим человеком. Спал он вообще мало. Но раза три-четыре в месяц отрубался почти на сутки. И тогда его уже никто не мог разбудить. Пока же усталость еще не обременяла его огромный организм.

Рядом в инвалидной коляске сидел улыбающийся Лефтерис в капитанском кителе.

— Как тебе конкурсантки? — спросил Апостолос.

— Курицы. В мое время женщины возбуждали, а эти усыпляют.

— Положим, уснул ты от «Узо».

Лефтерис, продолжая улыбаться, решил немного пощекотать Апостолосу нервы и признался:

— Единственная девушка, от которой не клонит в сон, к сожалению или счастью, далеко отсюда.

— Имеешь в виду Антигони? Не можешь отказать себе в удовольствии в чужих ранах поковыряться?

— Так коль о девушках заговорили… Не нравится, спрашивай о Пии. Ее, кстати, в каюту какой-то русский чуть ли не на себе тащил.

— Спасибо, дотащил, — не отреагировал Апостолос. Он смотрел на море, поеживавшееся от щекочущих его ласковых лучей утреннего солнца. — Ты прав, корсар. Антигони лучшая из существующих девушек. Она для меня насмешка судьбы. В то время, когда я решил, что взял в жизни все мне положенное и даже больше, появилось это хрупкое создание, и оказалось, что я несчастнее любого нищего неудачника. До нее я никому не завидовал, а теперь завидую каждому молодому красивому парню.

— О, когда-то ты был самым красивым греком!

— А… толку что? Мы с тобой два старых, потрепанных в битвах и штормах фрегата. А мимо нас проходят новые легкие каравеллы. И у их штурвалов стоят молодые капитаны.

— Это ты про графа Нессельроде? — с хитрой миной поинтересовался корсар.

— Он в том числе. Прекрасный парень. Вот такой когда-нибудь завладеет сердцем Антигони… И будет прав!

— Не накличь беду, адмирал. Душевные бури не всякий исполин выдерживает.

— У меня с Антигони все закончено. Она не простит. А я просить прощения не умею. И все-таки странно, что промелькнула она в конце моей жизни словно комета, обожгла своим хвостом, поиграла моим сердцем, отдала свое тепло и исчезла в бездне Вселенной.

— Ты продолжаешь ее любить, адмирал?

— Я продолжаю ее помнить, — Апостолос закурил гаванскую сигару и замолк.

Корсар, хорошо зная характер своего могучего друга, понял, что время шуток прошло и лучше не муссировать щекотливую тему. Он прикрыл глаза и замер со своей обычной безмятежной улыбкой.

Дежурный матрос доложил Апостолосу, что в кают-компании его ждут русские бизнесмены. Адмирал тряхнул головой, желая отогнать от себя налетевший рой воспоминаний, и поспешил вниз.

В кают-компании, вальяжно развалившись в креслах, его ждали глава администрации района, где возводилась звероферма, Петр Кабанюк, депутат Госдумы Василий Правоторов и расположившиеся на диване Маркелов и Лавр. Янис прохаживался туда-сюда и, периодически отодвигая шторку, выглядывал в окно.

Апостолос вошел, поздоровался сразу со всеми. Он пригласил