Мы с дядей Мироном выпили по колпачку без «побудем живы». В бутылке еще кое-что оставалось, но дядя Мирон заткнул пробку и распорядился ехать домой. Я развернул машину и поехал в Ракитное так, как ездят шоферы в автоинспекцию после аварии — покорно, медленно и молча, — и дядя Мирон сидел как автоинспектор, у которого просить права бесполезно. Но на полдороге он сказал:

— Ну, ладно. Что было, то было. Что ж теперича делать! Как говорили в старину, нужда придет — стала не стала цена, а продавай!.. Другое теперь скажи: жена-то как? Ничего себе?

— Ничего, — сказал я.

— Марите — это Манечка по-нашему?

— Маша.

— Ну-ну, А чего же не привез поглядеть? И детишки есть?

— Сын, — сказал я.

— Ишь ты! Как звать?

— Костиком.

— Молодчина! — сказал дядя Мирон. — Сколько ж ему?

— Седьмой год.

— Молодчина! Так им и надо!

— Кому? — спросил я.

— Ну… мало ли!

Я не понял, кого он имел в виду — надзирателей, кадровиков или рецензентов, но спросить об этом не удалось, потому что впереди справа показались огни Ракитного, и дядя Мирон сказал:

— Видал? Третий год уже. А ежели с бугра из-за речки глянуть, то прямо как город!

Реденькая цепочка столбовых лампочек ломано убегала в конец невидимого села, разоряя в моем воображении привычный и давний облик Ракитного. Я не хотел, чтобы оно было похоже не на себя, и сказал:

— Керосиновые лампы лучше. Поэтичнее…

— Да провались они пропадом! — по-бабьи тоненько воскликнул дядя Мирон. — Слепня одна, а тут… Говорю ж тебе: ежели глянуть ночью с бугра, то город — и все!

Ему явно хотелось глянуть со мной на Ракитное из-за речки — село сидит окнами туда.

— Давай переедем и глянем, — предложил я. — Гать цела?

— Полагалось бы теперь глянуть! — вожделенно сказал дядя Мирон. — Да придется, видно, отложить на другой раз. Дома, поди, нас ждут… Нет, в другой раз!

Возле Черного лога мы свернули на еле приметную узенькую дорожку. Я бы ее не заметил: раньше тут пролегал широкий проулок, а теперь он был взрыт под огородные сотки, наверно. Я ехал и ждал — вот-вот фары нащупают мироновский сад, акациевый тын и скотные воротца на проулок, но дорожка все тянулась и тянулась посреди рыхлого, хорошо разработанного чернозема, пока мы не оказались на улице села.

— Налево давай и во двор! — скомандовал дядя Мирон, но я и сам уже знал, куда давать, потому что увидел белую знакомую хату, а рядом с нею — незнакомую, новую, до половины накрытую розовой черепицей. Прямо во дворе, между старой и новой хатами, был разбит квадратик палисадника, огороженный железной сеткой. В квадратике сидели кусты крыжовника и несколько штук крошечных побеленных яблонек. В глубине двора стоял прежний, вросший в землю сарай, и под светом фар, ударившим в его плетеные воротца, там захлопал крыльями и запел петух.

— Обмишурился дуралей! — засмеялся дядя Мирон. Об изгороди палисадника он сказал: — Не то что скотина, а даже пискленок не пролезет…

Новая хата была еще не готова, там не жили, а мне бы легче ступилось в нее, там бы я смелее и лучше встретился с теткой. На крыльце старой хаты я остановился и прислонился к косяку дверей. Я хотел скрыть от дяди Мирона свое тревожно-нелегкое чувство и стал оглядывать улицу, но он все понял и закричал на меня шепотом:

— Ну вот что: не дури! Домой ить приехал!..

Нас и в самом деле ждали, — в хате было полно народу, и я сразу же узнал тетку Мирониху, постаревшую, тоже умалившуюся, но с прежними колюче-черными глазами. Она чинно подошла ко мне, остановилась в шаге и сказала:

— Ну здорово ж тебе!

Тетка поклонилась и не вынула рук из-под фартука, и я так же, как и она, поклонился ей поясным поклоном… Всем остальным я жал руки и что-то говорил, и лишь после этого опознал Андрюху Захарочкина, сватова Шурку и принаряженных внуков Петички бурдастого. Один из них был с гармошкой. Он дольше всех задержал мою руку, здороваясь. Были еще двое или трое парней, и на этом кончался мужской состав гостей. Зато баб и девок набилось десятка полтора. Они жались в одном месте возле дверей. Я никого из них не помнил и не знал. Дядя Мирон, успевший в чулане надеть новые кирзовые сапоги и голубую сатиновую рубаху навыпуск, повел ко мне застыдившуюся немолодую женщину в шелковом цветастом платье.

— Это ж Надичка, — сказал он. — Не признаешь? — У нее были теткины черные глаза.

— Ну как же! — вспомнил я и обеими руками пожал круглую и потную ладонь своей двоюродной сестры. Надичке было лет девять, когда я ушел из Ракитного.

— За Кирюшкой Останковым была, что на том конце жил, — пояснил дядя Мирон. — Может, помнишь? Не вернулся с позиций, а она вот с дочкой у нас…

Тут нужны были гостинцы. Или хотя бы приличные брюки на мне, потому что тетка Мирониха, хлопотавшая у стола, раза два окинула меня пытливо-настороженным взглядом. Я вышел к машине, переоделся и захватил бутылки с коньяком, консервы и корейку.

— Ну вот что, — проговорила тетка, как только я вошел в хату, — милости просим кого за стол, а кого и за ворота.

Она сказала это полушутя и только бабам, но, видно, каждая из них знала, что ей тут причиталось, и вышли почти все.

— Люди к тебе пешком, а ты к ним все на карачках, — ядовито, шепотом сказал дядя Мирон тетке и не стал ждать, что она ответит, повернувшись ко мне. Но тетка обернулась ко всем нам, оставшимся в хате, и расчетливо-певуче сказала:

— Гость, Петрович, невольный человек, на чем посадят, на том и сядет.

Внуки Петички бурдастого слаженно засмеялись и ободряюще подмигнули мне, — дескать, ни хрена то не значит, все равно зараз врежем! Кроме коньяка врезать было что: каждый из парней поставил на стол по бутылке первача. Как икону — на протянутых вперед руках, — тетка вынесла из чулана цельную ковригу хлеба и бережно посадила ее меж бутылок. Дядя Мирон принес тарелку толсто нарезанного сала, Надичка — блюдо студня, и снова тетка — глиняный горшок неизвестно с чем. Там могло быть молоко или розовая простокваша-топлюшка. Но мог быть и квас для студня. Такие небольшие горшки в Ракитном испокон называют махотками.

Ими же отмеряют муку, когда дают друг другу взаймы…

Тогда я оглядел хату, как оглядывала меня до этого тетка Мирониха.

Ракитянское тут перемешалось с городским: земляной пол и ковровая дорожка; косоногие скамейки и