– Гуляй смело, – не выдержав, поправил я, но он не согласился:

– Это ты – смело, а я… – И принц, вновь впадая в грусть, уныло заметил: – Я мимо, а посему… – Он безнадежно махнул рукой.

Впрочем, королевич не питал ко мне зла, не затаил на сердце обиды и не задумал как-то насолить за свое неудачное сватовство. Я не специалист чтения по глазам, но Густав – человек не только простодушный, но еще и весьма откровенный, привык лепить как на духу, то есть что на уме, то и на языке, так что ошибки быть не могло, и лгать мне, глядя прямо в лицо, он никогда бы не стал.

Более того, по его словам выходило, что я сейчас являюсь единственным человеком, с кем ему не то чтобы хотелось общаться или общение доставляло бы радость, но если выбирать из всех участников состоявшегося представления, то моя кандидатура наиболее приемлема.

Впрочем, он не держал зла ни на Ксению, ни на Федора, а вот на Дмитрия… Почему уж так глубоко возмутил его обман с этой обителью и иконой, не знаю, но дошло до того, что он, собравшись уезжать к себе в Углич, даже не пожелал дождаться государя, который сразу после окончания сватовства вскочил на коня и был таков, улетев в Дебри якобы на смотрины моего полка.

– Это даже есть хорошо, – удовлетворенно заметил Густав, узнав об отсутствии Дмитрия.

С трудом удалось уговорить принца задержаться хотя бы на денек, ссылаясь на простые правила вежливости, которые надо соблюдать. Договорились, что я всем объясню, как сильно Густаву неможется, чтобы его никто не дергал потрапезничать, и тогда он задержится до завтра, а во время прощания не станет упоминать про обман.

На всякий случай, желая лишний раз обелить царевну, я напомнил, что с ее стороны не было никаких конкретных обещаний. Возможно, он принял ее ласковое обращение за нечто большее, но в этом только его вина.

– Я знать, – согласился он. – Токмо моя. Да я и нет обида. Пусть. Сам вина. Забыть, что встречают по одеже, а провожают – по роже, а твоя рожа лучше пригожа. – А в глазах его была такая тоска, что мне стало не по себе.

«Сам виноват, – спохватился я, с трудом подавляя в себе неожиданно вспыхнувшее сочувствие к этому глубоко одинокому человеку. – Семь лет назад могло повезти, так что нечего тут…» Но жалость не проходила, и, когда он неспешно разлил по кубкам весьма знакомый мне напиток, я с готовностью поднял свой, хотя по запаху было понятно, что там не что иное, как побочный продукт многочисленных экспериментов по добыванию философского камня, а если попроще, то ядреный самогон.

– За ее счастье, – сурово произнес Густав и уточнил: – За ее счастье с тобой.

За такой тост не осушить до дна просто грех. Хорошо, что там было налито не очень много, к тому же я «нечаянно» еще и слегка расплескал содержимое кубка. Правда, второй пить отказался наотрез, сославшись на то, что после бессонных суток и без того невероятно устал, а впереди весьма непростая беседа с государем.

– Это тебе он без колебаний дал бы свое разрешение на свадьбу, а мне…

– За это ты не волноваться, – самоуверенно заверил меня Густав. – Ты идти передохнуть и ни о чем не думать, ибо я тебе помочь.

Признаться, я решил, что его помощь выразится в том, что он объявит Дмитрию, будто все равно согласен идти на Эстляндию, а потому, успокоенный, подался в свою опочивальню. Увы, но Густав пошел иным путем и, дождавшись приезда государя, учинил ему скандал. Не знаю уж, что он сказал нашему непобедимому кесарю, но, думается, ничего хорошего.

После я между делом поинтересовался подробностями у Басманова, который присутствовал при их беседе, а в конце еле-еле удерживал Дмитрия, который все порывался выдернуть из ножен саблю, чтобы разобраться с наглецом на месте. Однако боярин заметил, что мне лучше не ведать вовсе, какими непотребными словесами лаялись оба, причем Густав даже хлеще государя, действуя с вывертом. «Не иначе как вновь цитировал пословицы и, по своему обыкновению, шиворот-навыворот», – подумалось мне про «выверт», но уточнять я не стал.

Да и какая, в конце концов, разница, что именно они наговорили друг другу? Главное ведь результат, а он оказался для принца плачевным. Дмитрий взбеленился настолько, что сразу от Густава бросился к себе в светлицу, вызвал Бучинского и продиктовал ему указ, по которому постоянным местом жительства шведского королевича становился… Обдорск[97].

Более того, в этот небольшой острожек, срубленный казаками чуть ли не в самом устье Оби, то есть до Северного Ледовитого океана рукой подать, принца надлежало перевезти немедленно.

Покончив с указом, Дмитрий, по своему обыкновению, несколько минут покружил по комнате, но затем не выдержал и рванул ко мне в терем, принявшись метать громы и молнии. Хорошо, что я успел немного поспать, да и снадобья Петровны помогли, так что чувствовал себя относительно неплохо, даже одевался практически не морщась, поэтому спокойно, не отвлекаясь на боль в теле, парировал все его нападки.

Главная из них заключалась в том, что я влез во все это специально и только с одной целью – напакостить государю. Более того, по словам Дмитрия выходило, что желанием навредить обуян не только я один, поскольку, судя по поведению царевны, она тоже приняла участие в моем заговоре, да и как знать – не исключено, что и ее брат тоже. Терпел я ровно до тех пор, пока он не начал намекать на то, что я с Ксенией Борисовной не только сговорился заранее, но и во время совместного плавания по Волге, пока добирался до Костромы, успел…

Пришлось прервать его на полуслове и напомнить, что я являюсь потомком шкоцких королей и воспитан в духе уважения к чести женщины. Потому слушать сальные намеки кого бы то ни было о любой девушке, тем паче о той, которая согласилась стать моей женой, мне весьма неприятно. Я был бы рад, если бы государь раз и навсегда перестал их вести, ибо и мое терпение имеет пределы.

Дмитрий скосил глаза на мою руку, скользнувшую к эфесу сабли, и примирительно проворчал:

– Ишь ты. От кого бы то ни было. И я, что ли, для тебя яко все прочие?

– Нет, государь, – вежливо ответил я. – Будь на твоем месте кто-то иной, и он уже валялся бы тут со вбитым в его мерзкую глотку поганым языком. Тебя же, как непобедимого кесаря, я счел необходимым предупредить словесно, дабы ты вспомнил свое высокое звание первого рыцаря Руси и впредь не помышлял говорить о царевне в таком тоне.

Он недовольно посопел, покряхтел, но понял, что в этом вопросе куда проще и лучше уступить и заткнуть фонтан своего красноречия. Последнее, правда, у него получилось не до конца, поскольку сдерживать себя он не мог, но выбрал для критики иного человека, вновь обрушившись на бедного Густава и мстительно рассказав мне про наказание, которое ему учинил.

С превеликим трудом удалось убедить его не пороть горячку. Мало того что принц был пьяным, то есть сам толком не понимал, что говорит, так ведь остается еще надежда на то, что удастся его убедить. К тому же можно поступить гораздо хитрее. Например, объявить свой указ, повелев до зимы разместить непочтительного принца в Буй-городке, пока не встанут реки, а за это время привезти принцу из Углича все необходимое из его одежды и скарба. Однако вместе с этим надлежит заготовить еще два указа, которые оставить у меня. Первый – если мне удастся его уговорить – о полном прощении, и второй, если не получится, о замене места ссылки на Буй-городок.