— Артур, неужели ничего нельзя сделать? — плакала в соседней комнате мать Севы.

Артур вздохнул.

— Я бы мог попытаться вернуть ему прежнюю память. Хотя это будет для него очень болезненно — он выдержал бы. Но он просто не хочет. Не хочет становиться Севой.

— Но что же делать? — спросил отец Севы.

— Дайте ему время. Сейчас из прежней жизни для него существует только Рита. Если после встречи с ней он не захочет вернуться к себе прежнему — значит, вам придется научиться принимать его новым. Таким, как сейчас. А он будет привыкать к вам. Если, конечно, вообще вернется в Лабиринт.

Стоит ли говорить, что чета Сергиенко уехала очень расстроенной.

Теперь, когда передряги остались позади, Андрей мог думать только о Рите. В течение всех дней, проведенных в нашем мире, эссенс о ней почти не вспоминал. Он запретил себе эти мысли.

— Я не знал, что она жива. Я чувствовал, что если начну думать — сорвусь, пошлю все к черту, кого-нибудь убью…

Но когда Артур подтвердил, что с Ритой все в порядке и она всего лишь находится в другом мире, Андрей отвернулся и быстрыми шагами вышел из дома.

Рыдать на берегу от счастья, видимо.

А я решил поискать Катьку. Я ведь с ней почти не общался ни вчера, ни сегодня. А когда последний раз у меня была такая возможность, я еще не знал, что она моя дочь. Она и сейчас не знает, что я ее папа. Света сказала: не было подходящего момента, чтобы сообщить. Впрочем, я и не собирался делать это срочно, я просто хотел с ней побыть. Поговорить, поиграть. Ощутить, что у меня есть дочка.

В доме я ее не нашел. Дом вообще был почти пуст. На кухне мама Артура месила тесто. Мне стало жутко неудобно: мы тут бездельничаем, а бедная женщина вынуждена готовить на такую ораву. Я предложил помочь ей.

— Ну что вы, Стасик! Не нужно. Я все время одна, а тут вы приехали. Артур же у меня дикий, у нас только Петя бывает, да и то редко. Такие занятые оба, такие занятые… Какая радость, что наконец-то друзей привез!

Она покачала головой. А я с удивлением заметил, что ошибся, решив сразу, что Артур с матерью не похожи. Чертами как раз похожи: и глаза, и волосы, и осанка. Но она… живая! А он как замороженный. И взгляд у него другой. Поэтому такой контраст.

— …И Света рвется все время мне помогать. Да успеется еще! Отдыхайте, пока есть возможность.

Я неловко сглотнул. В каком смысле — успеется, интересно?

— Собственно, я Катю искал…

— О! — засмеялась мама Артура. — Этого бесенка найти непросто. Последний раз в саду ее видела, она за ящерицей бегала…

Я поблагодарил и направился в сад.

Катю я увидел издалека. В самом центре сада под деревьями стоял стол. Вот под него она и шмыгнула. На столе была натянута сетка, и Петер с Артуром, раздетые до пояса, играли в настольный теннис.

Да, я был прав в свое время насчет Артура, полагая, что при всей своей худобе он вовсе не слаб. Мышцы, должен заметить, у него весьма ничего себе. И играет он здорово, гораздо лучше, чем Петер, которому приходилось носиться за мячиком от одного угла стола к другому, как челноку в ткацком станке. У Петера, конечно, тоже мышцы. Но местами пробивается жирок…

Впрочем, кто бы говорил!

Я направился к ним и заметил Свету. Она сидела недалеко от стола на скамеечке, расправив пышную юбку своего легкого платья, и наблюдала за игрой. Не отрываясь. Не знал, что она так интересуется пинг-понгом.

Но чем ближе я подходил, тем яснее видел, что вовсе не теннисом она так увлечена.

Света смотрела на Артура.

Уверен, ничего и никого другого она вообще не замечала.

Я стоял на дорожке. Катя пряталась под столом. Петер, уже слегка запыхавшийся, отбивал мячик. А она сидела и глазела на то, как Артур, словно танцуя, изящно машет ракеткой.

Очень скоро Петер выдохся. А может, его действительно ждали дела.

Подняв с земли неотбитый шарик, он глянул на часы, махнул друзьям рукой и, взяв со скамейки футболку, направился в мою сторону. Поравнявшись со мной, он довольно громко пожаловался на «суровое начальство, которому он вынужден проигрывать». В шутку сказал, конечно. И убежал в дом.

Начальник его шутку не слышал. Он вообще ничего не слышал. Он играл со Светой в теннис.

Светка играла почти так же хорошо, как я, — то есть никак. Но Артур был очень терпелив. Он подавал ей мячи все время в одну точку. И прямо на ракетку. И вообще всячески подбадривал и подсказывал. А она смеялась и все равно «мазала». И роняла мячик. И поднимала. И смотрела на Артура. И смотрела, и смотрела, и смотрела.

Катьке, видимо, стало скучно под столом, она вылезла, что-то крикнула маме и умчалась. Светка ответила ей: «Только недолго» — и снова увлеклась игрой.

Процессом.

Она пропустила очередной мяч. Артур подошел и стал что-то объяснять. Тихо, я не слышал. Потом, поколебавшись, он взялся вместе с ней за ракетку, пытаясь показать, как отбивают под углом. Вторая рука ему явно мешала, и он в конце концов слегка обнял Свету за талию.

И все, в общем-то. Не думаю, что он сделал это с иной целью, кроме как наглядно продемонстрировать подачу.

Просто я отсюда видел Светино лицо.

Счастливые глаза.

И тогда я повернулся и пошел.

И почему-то именно в этот момент они меня наконец заметили.

* * *

Я брел по берегу, когда меня догнала Света. Сказала, что хочет поговорить.

Я остановился и смотрел на нее, а волны стелились на песок. На Свете было светлое с черными цветами платье, а на груди — тонкая цепочка из какого-то сплава…

Я был с ней всего пять дней назад. Но с тех пор я прожил целую жизнь.

— Стасик, ты знаешь…

— Знаю.

— Понимаешь…

— Понимаю.

Она опустила голову и замолчала. Я поднял с земли камешек и бросил в воду.

— Ты хочешь остаться с Артуром, да?

Вот такой я крутень. А фиг ли вокруг да около ходить…

— Хочу, — прошептала моя Света.

— А как же Катя?

— Она… за нее не беспокойся. Они так друг другу понравились! У него даже лицо светлеет, когда он с ней общается.

Вот так, Стас. У тебя нет ни единого шанса.

— А что делать мне?

— Я не знаю… Может быть… — Она в волнении сжала руки. — Ты подумай. Ведь если бы не наслоение миров, мы бы… Кати бы сейчас не было. У тебя бы не было дочери, понимаешь?

— Но она же есть, — возразил я.

И швырнул еще один камень.

Она стояла передо мной и мучилась. И терзалась угрызениями совести. А я не хотел ей помочь.