Билл перевел взгляд с Майка на Ричи. Ричи посмотрел на него. И Билл буквально почувствовал, как что-то щелкнуло – какая-то последняя деталь встала на положенное ей место в машине неизвестного ему назначения. По спине словно рассыпались ледышки. «Теперь мы все вместе», – подумал он, мысль эта показалась ему очень точной, очень правильной, и на мгновение Биллу показалось, что он произнес эти слова вслух. Но, разумеется, озвучивать эту мысль необходимости не было; он видел это по глазам Ричи, Бена, Эдди, Беверли, Стэна.

«Теперь мы все вместе, – вновь подумал он. – И да поможет нам Бог. Теперь действительно все начинается. Господи, пожалуйста, помоги нам».

– Как тебя зовут, парень? – спросила Беверли.

– Майк Хэнлон.

– Хочешь повзрывать петарды? – спросил Стэн, и улыбка Майка вполне сошла за ответ.

Как выясняется, Билл не остается в одиночестве: они все приносят выпивку.

Билл – бурбон, Беверли – водку и пакет апельсинового сока, Ричи – упаковку из шести банок пива, Бен Хэнском – бутылку виски «Дикая индюшка», а у Майка упаковка с шестью банками пива стоит в маленьком холодильнике в комнате отдыха сотрудников библиотеки.

Эдди Каспбрэк входит последним, с небольшим пакетом из плотной, коричневой бумаги.

– Что ты принес, Эдди? – спрашивает Ричи. – «Зарекс» или «Кулэйд» 73?

Нервно улыбаясь, Эдди достает из пакета сначала бутылку джина, потом бутылку сливового сока.

В повисшей оглушающей тишине Ричи говорит: «Кто-нибудь должен вызвать людей в белых халатах. Эдди Каспбрэк наконец-то свихнулся».

– Джин и сливовый сок очень полезны для здоровья, – виноватым голосом отвечает Эдди… и все дико хохочут, звуки их веселья разносятся по затихшей библиотеке, эхом отражаются от стен, волнами прокатываются по стеклянному коридору, соединяющему взрослую библиотеку с детской.

– Валяй, – говорит Бен, вытирая слезящиеся глаза. – Валяй, Эдди. Готов поспорить, этот коктейль способствует перемещению «почты».

Улыбаясь, Эдди наполняет на три четверти бумажный стаканчик соком, не торопясь добавляет две крышечки джина.

– Ох, Эдди, как я тебя люблю! – восклицает Беверли, и Эдди поднимает голову, ошарашенный, но улыбающийся. Она оглядывает стол. – Я вас всех люблю.

– М-мы тоже любим тебя, Б-Бев, – отвечает Билл.

– Да, – кивает Бен. – Мы любим тебя. – Его глаза открываются шире, он смеется. – Я думаю, мы по-прежнему любим друг друга… Вы знаете, сколь редко такое случается?

Возникает короткая пауза, и Майк не особо удивлен, заметив, что Ричи в очках.

– Контактные линзы начали жечь глаза, и мне пришлось их снять, – объясняет он, отвечая на вопрос Майка. – Не пора ли нам перейти к делу?

Они все смотрят на Билла, как и тогда, в гравийном карьере, и Майк думает: «Они смотрят на Билла, когда им нужен лидер, на Эдди – если требуется штурман. «Перейти к делу», до чего противная фраза. Должен ли я им сказать, что убитые, найденные тогда и теперь, не подверглись сексуальному насилию, что тела не изувечили, а частично съели? Должен я им сказать, что я заготовил семь шахтерских касок с мощными электрическими фонарями и сейчас они лежат у меня дома, одна для Стэна Уриса, который не смог пришкандыбать, как мы раньше говорили? Или, может, просто предложить им разойтись по номерам и хорошенько выспаться, потому что завтра, днем или ночью, все закончится – либо для Оно, либо для нас?»

Ничего из этого говорить необходимости нет, и причина тому – только что произнесенные слова: они по-прежнему любят друг друга. За прошедшие двадцать семь лет многое изменилось, а взаимная любовь каким-то чудом – нет. «И это, – думает Майк, – наша единственная реальная надежда».

Единственное, что действительно остается – так это довести начатое до конца, завершить процесс соединения прошлого с настоящим, свернуть полоску существования в некое подобие колеса. «Да, – думает Майк, – сегодняшняя задача – соорудить это колесо; завтра мы посмотрим, вращается ли оно, как раньше… как вращалось, когда мы выгнали больших парней из гравийного карьера и из Пустоши».

– Ты помнишь остальное? – спрашивает Майк Ричи.

Ричи отхлебывает пива и качает головой.

– Я помню твой рассказ о птице… и дымовую яму. – Улыбка расползается по лицу Ричи. – Я вспомнил об этом вечером, когда шел сюда, следом за Бевви и Беном. Такая гребаная жуть тогда…

– Бип-бип, Ричи, – улыбается Беверли.

– Ну, вы знаете. – Продолжая улыбаться, он сдвигает очки вверх по переносице характерным жестом того давнего Ричи. Подмигивает Майку. – Мы с тобой, так, Майки?

Майк коротко смеется, кивает.

– Мисс Скавлетт! Мисс Скавлетт! – пронзительно кричит Ричи Голосом Пиканинни. – В коптильне становится очень уж жавко, мисс Скавлетт!

Билл смеется.

– Еще один инженерный и архитектурный триумф Бена Хэнскома.

Беверли кивает:

– Мы рыли яму для клубного дома, когда ты, Майк, принес в Пустошь отцовский альбом с фотографиями.

– Господи! – Билл резко выпрямляется. – И фотографии…

Ричи мрачно кивает:

– Тот же фокус, что и в комнате Джорджи. Только на этот раз мы все это видели.

– Я вспомнил, что случилось с лишним серебряным долларом, – говорит Бен.

Они все поворачиваются к нему.

– Я отдал остальные три одному моему приятелю, прежде чем приехал сюда, – поясняет Бен. – Для его детей. Я помнил, что был четвертый, но не мог вспомнить, что с ним сталось. Теперь вспомнил. – Он смотрит на Билла. – Мы отлили из него серебряный кругляш, так? Ты, я и Ричи. Поначалу мы собирались отлить серебряную пулю…

– Ты практически не сомневался, что нам это удастся, – соглашается Ричи. – Но в конце…

– Мы с-струсили. – Билл медленно кивает. Воспоминание естественным путем занимает положенное ему место, и когда это происходит, Билл слышит все тот же тихий, но явственный щелчок. «Мы приближаемся», – думает он.

– Мы пошли на Нейболт-стрит, – добавляет Ричи. – Мы все.

– Ты спас мне жизнь, Большой Билл, – внезапно говорит Бен, и Билл качает головой. – Спас, точно, – настаивает Бен, и на этот раз Билл головой не качает. Подозревает, что, возможно, спас, только еще не помнит как… и он ли спасал? Он думает, что, возможно, Беверли… но не помнит. Пока, во всяком случае, не помнит.