— Ты для этого росточком не вышла, — заметила Мира.

— У меня другие достоинства!

— И немалые, — добавила Брэнна.

— Вот именно! Смотри, что я умею! — На ладони у Айоны затрепетал огненный шарик.

— Когда ты немного пьяна, как ты говоришь, — предостерегла Брэнна, — лучше не играть ни с огнем, ни с магией.

— Правильно. — Шар исчез. — Но главное, я это умею. И я в состоянии о себе позаботиться. Вот куплю машину и, когда захочется прокатиться по окрестностям, прекрасно съезжу сама. И силы, и характера у меня в достатке. Никакой мужик мне сто лет не нужен.

— Раз мы собрались стать амазонками, то мужиков будем использовать исключительно для секса — или что нам еще взбредет в голову, а потом гнать взашей или вообще убивать.

— Так и сделаем! — подхватила Айона с одобрительным кивком. — Убивать не будем — это уж чересчур, а секс и всякое разное — за милую душу. Я секс люблю.

— За это выпьем! — Мира подняла бокал, выпила и взглянула на Брэнну.

— Ты что, за секс не пьешь?

— Выпить-то я выпью, только у меня уже давно никакого секса не было…

Айона вздохнула с пьяной грустью.

— Да у тебя секс с любым мог бы быть! Ты такая красивая.

— Спасибо большое, но «с любым» меня в данный момент не привлекает.

— Она у нас в этом вопросе девушка щепетильная, — добавила Мира.

— Я тоже. Вернее сказать — была. Теперь, думаю, не буду. А какой был секс с Бойлом…

— А ну, расскажи! — попросила Мира. — И поподробнее! Времени у нас вагон.

Айона рассмеялась и отхлебнула еще вина.

— Пылкий, бешеный, жаркий. Как будто в любую минуту мир может исчезнуть, а вам кровь из носа надо успеть насладиться друг другом.

— Ну, такого секса у меня давно не было…

— Теперь — все. — Айона сделала жест, обозначающий, что делу конец. — Надо стать циничной. А от любви меня просто тошнит. Да и кому она нужна, эта любовь, когда есть пицца, мороженое и девчонки?

— А я всегда думала, любовь — это самое сладкое. Как глазурь на торте.

Айона фыкнула, ткнув в Миру пальцем.

— От сладкого толстеют. И еще кариес…

— Риск, конечно, есть, но… Сперва торт нужно испечь. Да так, чтобы тебе самой понравилось. А потом уж решаешь, покрывать его глазурью или нет.

— То есть — любить или нет? — «Ну нет, — подумала Айона. — Любовь сама выбирает, тебя и не спрашивают». — Но как решить? Ты испекла торт, вот он, перед тобой, и ты думаешь, ах, какой хороший тортик, мне в самый раз. Потом ты разок моргнула — и вот тебе, пожалуйста, откуда ни возьмись появляется эта чудесная глазурь.

Мира развела руками.

— Ты можешь ее соскрести.

— Можно, конечно, — согласилась Брэнна. — Но вместе с ней сойдет и часть теста, а всю глазурь все равно убрать не удастся.

— И это грустно. Но похоже на правду, — пробурчала Айона. — Горькую правду. Нам грустить нельзя! Я против! Нужна музыка, — осенило ее. — Не сыграешь, Брэнна? Мне нравится, как ты играешь.

— Почему бы и нет? — Брэнна встала. — Настроение как раз подходящее. Пойду принесу скрипку, а ты, Мира, настраивай связки.

Брэнна вышла. Айона поднялась поворошить кочергой в камине.

— Ответ Брэнны мне известен, я же видела ее с Фином и историю их знаю. А ты когда-нибудь любила?

— Если продолжить метафору, мне доводилось макнуть палец в глазурь и попробовать раз или два, но не больше. — Мира чуть подалась вперед. — Я только хотела сказать, что Бойл иногда ведет себя как идиот.

— Брэнна его тоже каким-то словом обозвала. Вашим ирландским.

— И это, кстати, относится к большинству мужиков. Но, как ни грустно признать, наша сестра тоже временами совершает глупости. И еще я хочу сказать, я его давно знаю и никогда не видела, чтобы он на девушку смотрел такими глазами, как на тебя смотрит.

В этом Айону можно было не убеждать. Она это и сама чувствовала. Однако…

— Жаль, этого недостаточно. Моя проблема в том, что мне вечно хочется большего.

— Почему ты называешь это проблемой?

— Это становится проблемой, когда ты этого не понимаешь.

Вернулась Брэнна со скрипкой в футляре, и Айона плюхнулась на диван.

— Он там, — сказала Брэнна.

— Бойл? — Черт возьми, сердечко-то как затрепетало!

— Нет. Кэвон.

Теперь затрепетали нервы, и они с Мирой разом вскочили.

— Вокруг дома сплошной туман, до самых окон. Подглядывает, не иначе.

— Что же нам делать? — Они дружно подошли к окну, и Айона теперь тоже видела плотную серую пелену. — Нельзя сидеть сложа руки!

— А мы и не будем. У нас в программе музыка. Дом защищен, моя защита ему не по зубам. — Брэнна достала смычок и скрипку. — Так что можем выпить еще вина, и я вам поиграю. И пусть он эту музыку засунет себе в задницу!

— Тогда что-нибудь бодренькое, — попросила Мира и поднесла к окну выставленный средний палец. — Танцевальное. Попробую научить Айону паре движений.

— Я схватываю на лету, — откликнулась та, обращаясь не столько к Мире, сколько к тому, кто крался под окнами.

Разбудило ее похмелье. В висках стучало — в унисон с пульсирующим звоном где-то в самой сердцевине черепа.

Бывало и хуже, подумала Айона, но ненамного.

Было бы неплохо накрыться с головой и дать себе проспаться, но она не могла — и не станет! — прогуливать работу. Она осторожно открыла глаза, прищурилась — в глаза бил свет из окна. Окна гостиной.

Так, ясно. Она не в постели, а на диване. Заботливо укутанная красивым покрывалом в сиреневых тонах. Теперь Айона вспомнила. Она растянулась на диване после того, как до упаду натанцевалась и попела с подругами.

Голос у нее был послабее, чем их голоса, но благодаря бабушке она знала слова и могла подпевать в лад.

К тому же было весело. И вызывающе! Ведь в то время, как они пели, вокруг дома клубился этот мерзкий туман.

Она напилась, наелась, наговорилась, насмеялась, потом напелась и наплясалась и тем самым отвлеклась от боли, которая поначалу казалась ей непереносимой. А теперь отвлекающим фактором служит похмелье, и все это к лучшему.

Она не плакала — две оброненные слезинки не в счет, — и это было еще лучше.

Сейчас она выпьет галлон воды, проглотит пару упаковок аспирина и заставит себя что-нибудь съесть. Потом несколько суток простоит под душем. И снова оживет.

А все остальное забудется за работой.

Где-то посередине между первым и последним бокалами вина Айона решила, что явится на конюшню как ни в чем не бывало. Не уползет, поджав хвост, и не бросит любимую работу из-за того, что босс — ее возлюбленный — разбил ее чересчур хрупкое сердце.