Расчеты на то, что удастся вторично заложить имение Кистенево, не оправдались. Пришлось для печатания «Пугачева» прибегнуть к двадцатитысячному займу из казны.

Очевидно, Наталья Николаевна в каждом письме спрашивает о том, когда же он наконец приедет к ней. Пушкин же от письма к письму объясняет ей причины своей задержки: «Ты зовешь меня к себе прежде августа. Рад бы в рай, да грехи не пускают. Ты разве думаешь, что свинский Петербург не гадок мне? что мне весело в нем жить между пасквилями и доносами?»

Чем дальше Пушкин откладывал отъезд из Петербурга, тем больше Наталья Николаевна рассказывала ему в письмах о своем кокетстве. Этими рассказами, судя по ответу Пушкина, было наполнено ее письмо, в котором она отчиталась о своем пребывании в Калуге. Пушкин отвечал ей с укоризной: «Описание вашего путешествия в Калугу, как ни смешно, для меня вовсе не забавно. Что за охота таскаться в скверный уездный городишка, чтоб видеть скверных актеров, скверно играющих старую, скверную оперу? что за охота останавливаться в трактире, ходить в гости к купеческим дочерям, смотреть с чернию губернский фейворк — когда в Петербурге ты никогда и не думаешь посмотреть на Каратыгиных и никаким фейворком тебя в карету не заманишь. Просил я тебя по Калугам не разъезжать, да видно у тебя уж такая натура. О твоих кокетственных сношениях с соседом говорить мне нечего. Кокетничать я сам тебе позволил — но читать о том лист кругом подробного описания вовсе мне не нужно. Побранив тебя, беру нежно тебя за уши и цалую — благодаря тебя за то, что ты Богу молишься на коленях посреди комнаты. Я мало Богу молюсь и надеюсь, что твоя чистая молитва лучше моих, как для меня, так и для тебя».

Это было последнее письмо Пушкина Наталье Николаевне до его отъезда к ней в Полотняный Завод. Он пишет: «Вот нынче уже 3-е, а я еще не подымаюсь; Яковлев отпустит меня около половины месяца».

Четырнадцатого августа Пушкин получает желанный отпуск на три месяца с сохранением содержания и через три дня отправляется в путь. Остановившись в Москве всего на несколько часов, он выехал в Полотняный Завод, куда и прибыл вечером 21 августа, за несколько дней до именин и дня рождения Натальи Николаевны.

После недолгого времени, проведенного Пушкиными в Полотняном Заводе, и переезда в Москву с детьми и свояченицами наступила их новая разлука. Пушкин вечером 10 сентября 1834 года отправился из Москвы в Болдино, о чем А. И. Тургенев сообщил в Петербург Жуковскому в тот же день: «Полдень. Пушкин едет в деревню, а жена недели через две в Петербург».

Первое письмо жене по приезде Пушкин начал 15 сентября: «Я рад, что добрался до Болдина; кажется, менее будет мне хлопот, чем я ожидал. Написать что-нибудь мне бы очень хотелось. Не знаю, придет ли вдохновение».

Он трижды отрывался от письма. В первый раз — чтобы принять прибывшего к нему для хозяйственных переговоров Безобразова («что ж ты так удивилась? — смеется Пушкин, — не твоего обожателя, а мужа моей кузины Маргаритки»), С П. Р. Безобразовым, мужем побочной дочери В. Л. Пушкина, поэт вел бесплодные переговоры о выкупе дядюшкиной части Болдина. Он хотел бы стать полновластным владельцем имения, но это было ему не по средствам. Во второй раз его отвлекли мужики с челобитьем: «…и с ними принужден я был хитрить — но эти наверное меня перехитрят». Наконец, пожаловала баба с просьбой, пересказом которой Пушкин повеселил жену: «Ну, женка, умора. Солдатка просит, чтоб ее сына записали в мои крестьяне, а его-де записали в выблядки, а она-де родила его только 13 месяцев по отдаче мужа в рекруты, так какой же он выблядок? Я буду хлопотать за честь оскорбленной вдовы».

Перед тем как отправить письмо на почту в Абрамово, Пушкин 17 сентября приписал к нему: «Теперь вероятно ты в Яропольце и вероятно уж думаешь об отъезде. С нетерпением ожидаю от тебя письма. Не забудь моего адреса: в Арзамаском уезде, в село Абрамово, оттуда в село Болдино. — Мне здесь хорошо, да скучно, а когда мне скучно, меня так и тянет к тебе, как ты жмешься ко мне, когда тебе страшно. Целую тебя и деток и благословляю вас. Писать я еще не начал».

Наталья Николаевна перед отъездом в Петербург навестила мать в Яропольце. Сестры с ней не поехали и остались дожидаться ее возвращения в Москве. С собой она взяла только дочь Машу, а Саша остался с тетками. Наталья Ивановна обиделась, что внука ей не привезли, и, кажется, не без оснований сочла, что виноваты в этом ее старшие дочери. То соображение, что ребенок может плохо перенести дорогу до Яропольца, не представлялось ей достаточно основательным, коли уж его привезли из Петербурга в Полотняный Завод. Можно посочувствовать Наталье Ивановне, но и сестер понять немудрено. Александра и Екатерина, зная властный характер матери, вполне резонно предположили, что она может разрушить их планы. Отправься они вместе с сестрой, мать могла бы оставить их в Яропольце; если же Наталья Николаевна поедет в Ярополец с обоими детьми, то может, не делая крюк в сотню верст для заезда в Москву, отправиться прямо в Петербург. Наталья Николаевна конечно же понимала все ухищрения сестер и решила действовать с ними заодно, оставив сына заложником своего возвращения, чтобы план переезда сестер в Петербург не был сорван. Она вернулась, и все вместе в сопровождении старшего брата Дмитрия Николаевича отправились в Петербург. Судя по письму Пушкина жене, он не был посвящен в эту семейную интригу.

Что же касается творческих надежд Пушкина, то они явно не оправдались. В это пребывание поэта в Болдине была написана лишь «Сказка о золотом петушке», окончание которой было отмечено в автографе с необыкновенной точностью: «Болдино. 20 сент. 1834 10 ч. 53 м.». Не позднее 25 сентября Пушкин писал Наталье Николаевне: «Вот уже скоро две недели как я в деревне, а от тебя еще письма не получил. Скучно, мой ангел. И стихи в голову нейдут; и роман не переписываю. Читаю Вальтер-Скотта и Библию, а всё об вас думаю.

Здоров ли Сашка? прогнала ли ты кормилицу? отделалась ли от проклятой немки? Какова доехала? Много вещей, о которых беспокоюсь. Видно, нынешнюю осень мне долго в Болдине не прожить. Дела мои я кой-как уладил. Погожу еще немножко, не распишусь ли; коли нет — так с богом и в путь. В Москве останусь дня три, у Нат. Ив. сутки — и приеду к тебе. Да и в самом деле: неужто близ тебя не распишусь? Пустое».

Пушкин беспокоится, как доберется без него Наталья Николаевна до Петербурга: «Скажи пожалуй-ста, брюхата ли ты? если брюхата, прошу, мой друг, быть осторожной, не прыгать, не падать, не становиться на колени перед Машей (ни даже на молитве). Не забудь, что ты выкинула, и что тебе надобно себя беречь. Ох, кабы ты уже была в Петербурге. Но по всем моим расчетам ты прежде 3-го не доедешь. И как тебе там быть? без денег, без Амельяна, с твоими дурами няньками и неряхами девушками (не во гнев буде сказано Пелагее Ивановне, которую заочно цалую). У тебя чай голова кругом идет. Одна надежда — тетка. Но из тетки двух теток не сделаешь — видно, что мне надобно спешить».

Это письмо Пушкин адресует уже в Петербург: «М. г. Натальи Николаевне Пушкиной. В С. Петербурге. На Дворцовой набережной у Прачечного мосту в доме Баташева».

Больше приехать в Болдино Пушкину уже не удастся — это была его последняя, не слишком удачная болдинская осень. Со слов Ф. К. Раевского, сына болдинского дьякона, много позднее был записан рассказ о том, как поэт навсегда покидал Болдино: «Пушкин выезжал из Болдино в тяжелой карете, на тройке лошадей. Его провожала дворня и духовенство, которым предлагалось угощение в доме. В последний отъезд из Болдина имел место такой случай. Когда лошади спустились с горы и вбежали на мост, перекинутый через речку, — ветхий мост не выдержал тяжести и опрокинулся, но Пушкин отделался благополучно. Сейчас же он вернулся пешим домой, где еще застал за веселой беседой и закуской провожавших его, и попросил причт отслужить благодарственный молебен».