Рон Эштон: Когда Stooges развалились, я собрал новую группу, New Order, с Джимми Реккой, Дэннисом Томпсоном из МС5 и Дэйвом Гилбертом. Когда я играл в New Order, Patty Smith Group приехала из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, чтобы отыграть на «Виски-дискотеке». У нашей новой группы не было денег, но мы хотели их поприветствовать. Они же в первый раз играли на «Виски-дискотеке», поэтому мы купили дюжину роз, пиздец, баксов шестьдесят. И двухлитровую бутылку хорошего шампанского. На этом все деньги, отложенные на хавку, и закончились.

Во время концерта мы подарили им розы и шампанское, но Патти никак не отреагировала. Даже Ленни Кай был как не родной. Позже Джеймс Уильямсон пришел ко мне домой и сказал: «А, Патти и Ленни там, внизу, у меня дома, пошли?»

Я сказал: «Не вопрос». Но мне хотелось пригласить всех ребят из New Order, а Джеймс сказал: «Нет, только ты».

Я как раз красил квартиру, так что на мне были отстойные мешковатые штаны и майка, и когда я вошел, мне стало не по себе. Типа: «Боже, мы сделали им подарок, а им все равно!»

Патти говенно повела себя со мной. Они с Игги почему-то прикалывались и издевались надо мной. Крайне неприятная ситуация. Так что я сказал: «Идите на хуй», — и ушел.

Дэннис Томпсон: Джеймс выглядел как джанковый дьявол — костистый и кожистый. Мы называли его Череп.

Честно, мы с Роном написали песенку про него и его подругу. Эвита была симпатичной и милой, но с нами они обращались по-свински. Потому что мы питались бобами. Мы были нищие, абсолютно нищие, абсолютно безмазово нищие.

Рон Эштон: New Order записали кучу материала, я вернулся в Детройт и показал записи Дэйву Александеру. Вечером, перед моим отъездом, мы закинулись, и Дэйв сказал: «Давай я провожу тебя в аэропорт?»

Это было странно, обычно я не люблю, когда меня провожают. Мы пошли, и когда приехали, он сказал: «Не против, если я зайду внутрь с тобой?» Я никогда никому не разрешал провожать меня внутрь. Мы зашли, и он дошел со мной до билетной кассы, но к стойке не пошел, и сказал: «Может, я в последний раз тебя вижу».

Я начал: «Да ладно тебе, херня, не может быть», но почему он так сказал?

Через неделю я сидел у себя на хате, без гроша в кармане, без телефона, и в дверь вошли Джеймс Уильямсон с Игги. Наши дороги уже разошлись, так что я удивился. А тут Игги говорит: «Сандер умер, но мне параллельно, мы с ним все равно не дружили».

Я сказал: «А?» Им пришлось повторить мне трижды. Вот что меня всегда бесило в Игги: он сказал: «Сандер умер, но мне параллельно, мы с ним все равно не дружили».

Я сказал: «Вот как».

Меня это так ошеломило, что я ничего не сказал, только спросил у Джеймса: «Можно от тебя позвонить?» Джеймс дал мне ключи от квартиры, я пошел туда и позвонил домой выяснить, что же там случилось. Мы поговорили со Скотти, он рассказал, что Дэйв лег в больницу из-за проблем с пожелудочной железой и в итоге умер от пневмонии и что все случилось очень быстро.

Скотт Эштон: Потом с Игги случился нервный срыв. Он шел по улице и неожиданно упал в обморок. Все из-за громадного количества наркотиков — знаешь, нельзя одновременно принимать кислоту и квалюйд, не катит.

Игги Поп: Мне просто хотелось забыть все, что было раньше. Мне было плохо, с головой было плохо. Я не мог заснуть, у меня была повреждена спина после того, как я упал с трехметровой сцены, и у меня постоянно что-то болело. Мне приходилось вгонять себя в ступор, чтобы хоть как-то с этим жить.

Рон Эштон: Однажды мой брат сидел на подоконнике в очень старой квартире — у огромного двустворчатого окна на пятом этаже — и я сказал ему: «Эй, не сиди там, ты удолбан, чувак». Я сидел напротив него в кресле и гундел: «Не сиди там, чувак. Не опирайся на эти окна…»

Он облокотился на окно — и ВЫПАЛ. Я пулей вылетел из кресла, схватил его за ноги, и он повис в окне. Я подумал, что надо этого уебка на хуй убирать отсюда.

И я сказал: «Все, начальник, ты едешь домой». Позвонил маме и сказал: «Пришли ему билет. Ему надо отсюда сваливать».

Игги Поп: Я лег в больницу, потому что пошел настолько вразнос, что понял — мне не станет лучше, пока я не окажусь там, где можно только есть и спать, и мне в руки не попадет ничего. И у меня была медицинская карточка, «голубой крест».

В больнице я сказал интерну: «Я давно подсел на очень тяжелые наркотики. Я сумел с них слезть, но теперь я идиот, пьющий таблетки и пускающий слюни. Можете мне помочь? Можете запереть меня там, где никто из моих так называемых друзей до меня не доберется?»

Скотт Эштон: Когда группа развалилась, я вернулся в Анн-Арбор и залег на дно, так сказать, зализывая раны. Я пытался слезть, это заняло два долгих года. Словно начинаешь жизнь сначала. Трудно объяснить, но это правда страшно. Мне было очень плохо.

Однажды, я всего полгода как слез, по телеку показывали шоу «Мисс Черная Америка», и одна из участниц отыгрывала нарка в ломке. Помню, мама сказала: «Через это ты прошел, Скотти?»

Я даже не смог ответить: «Мама, если бы ты только знала…»

Уэйн Крамер: Когда я сидел в тюрьме, один из моих товарищей принес мне подшивку журнала Biilboard. Я начал читать о Ramones — для меня они все выглядели, как Фред «Соник» Смит — оказалось, что их менеджером был Дэнни Филдс. Так что во всех статьях говорилось, что эти группы идут по стопам МС5, а там, где я сидел, слово «панк» звучало паршиво. Так что я смыл все статьи в толчок, потому что в тюрьме панк — это тот, кому дают по соплям и делают женщиной. Представь: «Я хочу сделать тебя своим панком» — за такие базары и убить могут.

Ди Ди Рамон: Первый альбом Ramones записали за пару дней. Мы сделали несколько других записей и демок с Крейгом Леоном и Марти Тау, только получилась полная фигня. Потому что по дороге домой из студии мы обдолбались вусмерть — ехали через лес, заблудились и постоянно видели куски людей вдоль дороги. Руки, головы… Причем этот глюк словили все. После такой веселухи мы были счастливы, что вернулись в Нью-Йорк. И решили делать альбом в студии, в той, которая в мюзик-холле «Радиосити».

Артуро Вега: Когда мы писали первый альбом в мюзик-холле «Радиосити», я уже знал там все ходы и выходы, потому что таскал туда фильмы, когда работал курьером. Я знал все хитрые коридоры и лестницы; это было потрясно — разгуливать одному по мостику над сценой.

Тогда я часто пробирался в гримерку Rockettes — ну вы знаете этих танцоров — и крал их костюмы. Надыбал там классные штаны из золотой парчи, шапочку, еще какие-то клевые шмотки. Это было здорово.