— Лукреция не терпела мужчин, которые хотели, чтобы им прислуживали, — сказал он. — На самом деле она была вполне домашней. И она сделала так, чтобы я знал, как приготовить стоящую еду. Как-нибудь вечером, если ты захочешь, я приготовлю тебе мой первоклассный венгерский гуляш для гурманов. Франческа неожиданно представила себе квартиру Майкла или его дом, который будет теплым, уютным, в котором можно чувствовать себя в безопасности, и их двоих, когда они едят гуляш и пьют вино за маленьким обеденным столом. Она поняла, что, думая об этом, улыбается, поэтому, если он неправильно понял ее улыбку, она сказала:

— Должна сказать, что слова «домашняя» и «Лукреция фон Вольф» не сочетаются в одном предложении.

На этот раз он широко улыбнулся:

— Ее настоящее имя было Алиса Уилсон, и она работала служанкой в большом доме в Вене до конца двадцатых голов.

Франческа закончила взбивать яйца и вылила их на сковородку.

— Так, значит, не похищенная русская царевна или наследница замка где-то в Карпатах?

— Ничего подобного. На самом деле абсолютно обычная биография. — Он передал ей горку натертого сыра. — Хочешь, я открою вон ту бутылку вина?

— Да, пожалуйста. — Она дала ему штопор и потянулась за двумя бокалами для вина. Можно было взять и те дорогие, которые купила Трикси в одном из своих пеших походов во время каникул. Возможно, богемский хрусталь придаст какую-то изысканность обычной еде и еще более обычной бутылке дешевого вина из супермаркета. Этот разговор о воскресших легендах и детях-призраках, по крайней мере, должен хоть чуточку быть похожим на церемонию и хоть немного возвышен каким-нибудь элементом торжественности.

Она посыпала тертым сыром только что поставленные на плиту яйца и сказала:

— Знаешь, с тех пор, как я услышала от Трикси об убийствах в Ашвуде, одна вещь всегда затмевала собой все остальное.

Он остановился, а потом очень мягко сказал:

— Альрауне.

— Да, — Франческа намеренно не смотрела на закрытые занавесками окна, которые скрывали темную шепчущую ночь, — Альрауне затмевала собой все.

— Это, — сказал Майкл, очень сосредоточенно глядя на нее, — как раз то, что сказала мне Алиса в ночь моего семнадцатилетия. В ту ночь, когда она наконец рассказала мне правду об Альрауне.

* * *

Пока Майкл рос в Норфолке, одним из его любимых занятий было слушать рассказы Алисы о ее прошлом.

Она шаг за шагом раскрывала эти истории, как будто понимала, что он хочет впитать детали постепенно, и она рассказывала истории так, как его мать, делала их яркими, возбуждающими и реальными. Чаще всего она говорила с ним, как будто он был уже взрослый, хотя он всегда знал, что существовали эпизоды в ее жизни, о которых она не говорила и о которых могла никогда не сказать.

Но в ночь перед его семнадцатилетием — в ту ночь, когда она говорила с ним об Альрауне, — она рассказывала не так, как всегда. Она говорила прямо, и несколько раз Майкл думал, что она собиралась остановиться на середине и не продолжать. И если она так сделает, я никогда не узнаю.

— Рождение Альрауне затмило собой все, что когда-либо случалось со мной, — сказала она в освещенной камином комнате в ту ночь, сидя в своем кресле, когда Майкл сидел на своем привычном месте у камина.

Альрауне...Имя прошелестело по теплой уютной комнате как холодный вздох. Словно что-то всхлипывало внутри резкого ночного ветра, или хрупкие пальчики гоблина в темноте выцарапывали на оконном стекле детские буквы...

— Альрауне — зло, — сказала Алиса. — Я не имею в виду нечестность, эгоизм или плохой характер. Я имею в виду настоящее зло. Жестокость. Как будто... ох, как будто природа случайно напутала и позволила выпустить на свободу в мир что-то свирепое.

Что-то свирепое... Майкл поежился и придвинулся поближе к огню.

Алиса тут же сказала:

— Но ты должен помнить, что плохого человека всегда можно узнать. А как только ты его узнал — ты в полной безопасности, потому что можешь держать его на расстоянии.

— Это так просто?

— В большинстве случаев. Не будь циничным, Майкл, ты все еще слишком молод, чтобы быть циничным.

— Прости. Расскажи мне об Альрауне. Ты никогда не делала этого, не говорила по-настоящему. Сегодня расскажи мне по-настоящему.

Она посмотрела на него.

— В какого же разбивателя сердец ты превращаешься, — неожиданно сказала она. — Мне жаль девушек, которых ты встретишь. И не усмехайся так, я знаю, что происходит в мире молодежи. Но я не знаю, как много я могу рассказать тебе об Альрауне. Мне это существо всегда казалось не до конца реальным.

У нее был грустный взгляд, который Майкл ненавидел, и ее лицо в обрамлении седых волос неожиданно стало выглядеть старше. Когда-то ее волосы были блестяще-черными, когда-то ее кожа была белой и гладкой, как кремовый бархат. Когда она была моложе. Когда она была Лукрецией. Однажды я постараюсь найти ее фотографию, подумал Майкл. И однажды я, возможно, смогу найти один из тех фильмов, которые она сделала, и посмотрю его. Будет ли это возможно? Она не будет возражать?

Он осторожно сказал:

— Альрауне — часть страшного сна, так, да? Ты жила в ночном кошмаре.

— Очень чутко с твоей стороны понимать это. Да, я жила в ночном кошмаре.

— Я знаю о живых кошмарах... ну, кое-что знаю.

— Да, ты знаешь. Но ты не должен, не в твоем возрасте.

— Все в порядке. Я забыл большую часть из этого. Послушай, начни сначала — это был Бухенвальд, да — и продолжай с этого момента. Ты всегда говоришь мне делать так с трудными вещами.

— Больнее, чем быть укушенным змеей... — начала Алиса.

— ...иметь неблагодарного ребенка. Да, я знаю. Но я не неблагодарный.

— Ты отвратительно быстро повзрослел. Я начинаю думать, не воспитала ли я тебя абсолютно неправильно.

— Нет, не воспитала.

— Ну, сколько еще семнадцатилетних мальчиков будут цитировать «Короля Лира»? Почему ты не задерживаешься допоздна, не пьешь алкогольные напитки и не слушаешь слишком громкую поп-музыку, как остальные представители твоего поколения? — Она улыбнулась ему.

— Я не знаю. Мне все равно. Я иногда все же задерживаюсь допоздна.

— Я в курсе, — сухо сказала она.

— Расскажи мне о Бухенвальде. Разве ты не пыталась сбежать? Я бы попытался.

— Сначала я думала, что попытаюсь, — сказала Алиса. — Я даже думала, что это будет просто. Во время всего пути в поезде я планировала, что я сделаю и как я сбегу.

— Чтобы найти Конрада и Дебору. — Это было полностью понятно. — Итак, ты была в поезде и планировала побег.

— Не только повзрослевший, но еще и упорный, — сказала Алиса. — Да, я была в том поезде, и я думала о побеге во время этих часов тряски и едкого холода, рядом с людьми, которые лежали на деревянном полу, больные от ужаса или справляющие нужду друг перед другом просто потому, что не было иного места, где можно было бы это сделать. Плен не романтичен и не благороден, Майкл, не так, как в сказках. Это не узник Зенды или законный наследник королевства, запертый в каменной келье узурпатором, а потом спасенный в битве. Реальность грязна, ужасна и груба — нацисты любили грубости, само собой. Это очень подходило их пропаганде и их убийственным планам против евреев. Но даже так во время всего пути я цеплялась за то, как я найду способ провести их и перехитрить СС, как я смогу обмануть Лео Драйера и сбежать...