Ее тело начало содрогаться, будто в конвульсиях.

– Энджи? – дрогнувшим голосом позвал Мэддокс и снова закашлялся. Она повернула голову, словно ища источник голоса.

Он медленно развернул ее к себе. В глазах Энджи Паллорино стоял страх, но зрачки были почти нормальные, взгляд осознанный. Она уставилась на его лицо, залитое кровью, затем перевела взгляд на пистолет в его руке, снова медленно подняла глаза на обезображенное лицо, и ее черты исказил ужас. По щекам покатились слезы, а крупная дрожь превратилась в настоящие судороги.

– Все нормально, Энджи, – говорил Мэддокс, убирая ее пистолет к себе в карман. – Все будет хорошо. – Он обнял ее – прямо со связанными за спиной руками, и кровь из его носа закапала ей на куртку. Энджи приникла к нему, перестав сопротивляться. Мэддокс погладил ее по мокрым волосам. – Все будет хорошо. – Он взглянул на дверь больницы. – Ты только не волнуйся, я сейчас медленно отведу тебя в приемный покой. Надо найти того, кто тебе поможет.

Задохнувшись, Энджи испуганно вскинула голову.

– Нет, – хрипло прошептала она, – пожалуйста, только не туда.

В глазах снова появилось странное, дикое выражение.

Мэддокс, давясь кровью, стекавшей по задней стенке горла, выплюнул кровавую слизь на снег.

– Я туда не пойду, – повторила Энджи.

– Пойдешь. Ради меня. Ты нужна мне там, понимаешь? Ты, похоже, сломала мне нос. Я без тебя не дойду, ясно?

– О господи… Вот блин… Вот блин…

– Пойдем…

Он обнял ее за плечи и повел ко входу в отделение неотложной помощи Сент-Джуд.

╬

Темноту над заливом лишь немного рассеивали нитки цветных рождественских гирлянд, которыми владельцы яхт обвили ванты, и кое-где светились окна кают. Мокрый снег летел косо, яхты покачивались на волнах, вода плескалась и клокотала вокруг корпусов, и фалы бились о мачты.

– Осторожно, палуба скользкая, – предупредил Мэддокс, подавая руку.

Энджи уставилась на протянутую руку, переполняемая предчувствием, что если она сейчас примет ее, то пройдет некую точку невозврата. Если она позволит провести себя на эту старую деревянную яхту, она будет обязана поделиться с Мэддоксом секретами, тайнами, неуверенностью и страхами, о которых больше никто не знает. И это будет стоить ей работы.

Но она понимала – если она с ним не пойдет, это тоже будет стоить ей работы.

– Энджи! – окликнул ее Мэддокс. Они уже давно оставили официальные манеры и профессиональную корректность. Она напала на него и пыталась убить. Она чуть не сломала ему нос – лицо распухло, под глазами уже проступили фиолетовые синяки. Энджи не знала, как благодарить его за то, что он не потащил ее к врачу силком, когда ей пришлось зайти с ним в больницу, а привез сюда, сказав, что присмотрит за ней, пока она обдумывает имеющиеся варианты.

«Энджи, тебе нужно к профессионалу. Я не могу с тобой работать. Я не могу доверять напарнику, который будет то и дело слетать с катушек и бросаться на меня с оружием. Ты же опаснее преступников, за которыми охотишься… Я не могу спустить это на тормозах».

Глубоко вздохнув, она медленно подняла голову и встретилась с ним взглядом. Глаза Мэддокса казались черными и бездонными, и Энджи решилась – ухватившись за его руку, ступила на палубу. Он повел ее в свою каюту.

Спустившись по крутой лестнице через люк, Паллорино наткнулась на Джека-О, свернувшегося на коврике из овечьей шкуры. Пес зарычал на нее горловым рыком, будто намекая: не покушайся на мою территорию, и, может, я тебя не кусну.

Мэддокс, казалось, заполнял собой всю уютную гостиную, где нашлось место и для встроенной кухоньки. Он поглядел Энджи в глаза. Его собственные, над повязкой на переносице, были налиты кровью. Завтра придется что-то объяснять коллегам. Энджи похолодела при виде того, как она отделала напарника, и с ужасом представила, что он может рассказать в управлении.

– Я еще раз прошу прощения, – в сотый раз покаянно повторила она.

В его глазах появилась забота – и не только. Энджи не произнесла ни слова с той минуты, как они покинули Сент-Джуд. Мэддокс до сих пор не вернул ей нож и служебный пистолет. Ее так и подмывало возмутиться, возненавидеть напарника за то, что он увидел ее в таком состоянии, развернуться и уйти, сделав вид, что ничего не было. Но логика подсказывала, что ей действительно нужна помощь, хотя Энджи не знала, как ее получить, не рискуя карьерой.

– Присядь, – сказал Мэддокс, включая газовый обогреватель и открывая кухонный шкафчик.

Энджи тяжело вздохнула, откинула со лба мокрые волосы и стянула куртку. Присев на узенький диван в тесной гостиной, она сняла ботинки. Мэддокс достал два бокала и бутылку скотча, щедро плеснул в каждый и принес один ей. Джек-О настороженно следил за ними со своего коврика и снова зарычал, когда Мэддокс подал скотч Энджи.

– Спасибо. – Ей пришлось взять бокал двумя руками, так они тряслись, и удалось сделать большой глоток виски, не пролив. Она снова глотнула и закрыла глаза, ощущая, как горячий комок скатывается в желудок. Дрожь начала отпускать. Энджи открыла повлажневшие глаза и взглянула на Мэддокса. В его взгляде читались вопросы, забота, сочувствие.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но промолчала, а Мэддокс не настаивал. Он снял свое пальто и повесил его и пальто Энджи на крючки у трапа. Вернувшись на крошечную кухню, он открыл пачку собачьего корма и насыпал полную миску. Поставив еду на пол рядом с поилкой, Мэддокс посвистел.

Джек-О поднялся с коврика и подковылял на трех ногах, недоверчиво косясь на Энджи. Хрустя собачьим кормом, он не сводил с нее черных блестящих глаз.

От резкого порыва ветра яхту качнуло – было слышно, как завибрировали снасти. Уютная каюта ничуть не походила на тесный бункер, чего опасалась Энджи. Маленький холодильник был сплошь увешан фотографиями Мэддокса с Джинни, обеденный стол завален книгами и бумагами. Мэддокс присел рядом и глотнул из своего бокала.

– Такое раньше случалось? – спросил Мэддокс. Энджи, держа бокал в ладонях, опустила его на колено.

– Нет. Такого никогда не было.

Мэддокс ждал.

Паника росла. Энджи захотелось убежать. Она бросила взгляд на дверь каюты.

«Ты должна признать, что у тебя проблема…»

– У меня, похоже, начались галлюцинации, – наконец проговорила Энджи. Она подробно описала маленькую девочку в розовом, когда и где она появлялась, что повторяла и на каком языке. Энджи не умолчала и о болезни своей матери, и что первые симптомы проявились у Мириам в таком же возрасте.

Глотнув еще скотча, Энджи коротко усмехнулась:

– Я схожу с ума! Вот, я это сказала. Через десяток лет я буду сидеть в кресле-качалке, уставясь на свое отражение, под присмотром санитаров в «Маунт-Сент-Агнес»…