36

Я с трудом пытаюсь дышать. Боу скулит, лижет мне лицо и толкает носом. Я стараюсь думать, стараюсь двигаться, но сила удара об пол выбила воздух из моих легких, и я не могу встать. Но даже если я и заставлю свое тело подчиняться, что-то странное происходит внутри меня, мой мир сворачивается, становясь все меньше и меньше. Я вдруг снова оказываюсь в Бристоле и гадаю, в каком настроении Иен вернется сегодня домой. Я готовлю ему ужин, сжимаясь при мысли, что он может бросить его мне в лицо. Я сгибаюсь пополам в своей студии, стараясь защитить голову от ударов, которые сыплются на меня градом.

Иен осторожно спускается по лестнице, качая головой, словно увещевает непослушного ребенка. Я постоянно разочаровывала его и, как ни старалась, никогда не могла угадать, что будет правильно сказать или сделать. Он говорит мягко, и, если не вслушиваться в слова, можно подумать, что он очень заботливый. Но одного звука его голоса достаточно, чтобы меня начало трясти, как будто я лежу на льду.

Он стоит надо мной, я лежу между его ногами, и глаза его лениво скользят по моему телу. Стрелки на его брюках острые, как нож, а пряжка ремня так надраена, что я могу видеть в ней свое испуганное отражение. Вдруг он замечет что-то на своем пиджаке, обрывает кончик выбившейся нитки и бросает его на пол. Боу продолжает скулить, и Иен резко бьет его ногой в голову, отчего пес отлетает на три фута в сторону.

— Не бей его, прошу тебя!

Боу скулит, но поднимается. После этого он ускользает в кухню, и я его больше не вижу.

— Ты была в полиции, Дженна, — говорит Иен.

— Прости.

Я сбиваюсь на шепот и не уверена, что он меня слышал, но если я повторю и Иен почувствует, что я оправдываюсь, это только разозлит его. Даже странно, как быстро все возвращается: необходимость жить на коротком поводке и делать то, что мне говорят, не пытаясь вызвать жалость, которая приводит его в бешенство. С этим делом за все эти годы я чаще ошибалась, чем угадывала.

Я судорожно глотаю.

— Я… Мне очень жаль.

Руки он сунул в карманы. Он выглядит расслабленным и спокойным. Но я его знаю. Я знаю, как быстро он может…

— Так, черт возьми, тебе очень жаль, говоришь?

В следующий момент он уже насел на меня, коленями придавив мои руки к полу.

— Думаешь, этого будет достаточно?

Он наклоняется, и его коленные чашечки раздавливают мои бицепсы. Я слишком поздно прикусываю язык и не успеваю сдержать крик боли. Губы его презрительно кривятся из-за того, что я не сумела совладать с собой. Я чувствую, как к горлу поднимается желчь, и сглатываю ее.

— Ты рассказала им обо мне, правда?

В уголках его рта сбилась белая пена, брызги слюны летят мне в лицо. На память вдруг приходит та протестующая женщина перед зданием суда, хотя мне кажется, что это было уже давно, а не несколько часов назад.

— Нет. Я ничего им не сказала.

Мы играем в ту же старую игру: он бросает мне мячик-вопрос, а я стараюсь его отбить. Раньше я играла в нее хорошо. Сначала мне даже казалось, что я вижу в его глазах блеск уважения: тогда он прекращал дискуссию на полуслове, включал телевизор или просто уходил. Но я перешла грань, или, возможно, он изменил правила, и я начала промахиваться. Пока что, однако, он, похоже, удовлетворен моим ответом, поэтому резко меняет тему разговора.

— Ты ведь с кем-то встречаешься, да?

— Нет, не встречаюсь, — быстро отвечаю я.

Я рада, что говорю правду, хотя он мне все равно не поверит.

— Лгунья.

Он бьет меня по щеке тыльной стороной ладони. Это производит резкий хлопок, как удар хлыста, и, когда он заговаривает снова, этот звук все еще звенит в моих ушах.

— Кто-то ведь сделал тебе веб-сайт, кто-то помог найти это место. Так кто это был?

— Никто, — говорю я, чувствуя во рту привкус крови. — Я все сделала сама.

— Ты ничего не можешь сделать сама, Дженнифер.

Он наклоняется еще больше, теперь его лицо едва не касается моего. Я заставляю себя не двигаться, зная, как он ненавидит, когда я уворачиваюсь.

— Ты даже сбежать толком не смогла, разве не так? Ты хоть понимаешь, насколько легко мне было тебя найти, после того как я понял, где ты делаешь свои фотографии? Такое впечатление, что все люди в Пенфаче невероятно рады и счастливы помочь чужому человеку найти свою старую подругу.

Мне и в голову не пришло удивляться, что Иен нашел меня. Я всегда знала, что он это сделает.

— Кстати, своей сестре ты послала очаровательную открытку.

Это мимоходом брошенное замечание, словно еще одна пощечина, заставляет меня снова дернуться.

— Что ты сделал с Евой?

Если с Евой и ее детьми из-за моей опрометчивости что-то случилось, я себе этого никогда не прощу. Мне так отчаянно хотелось показать, что я о ней помню, что я ни на секунду не задумалась о том, что могу этим подвергнуть их опасности.

Он смеется.

— Почему я должен был что-то ей сделать? Она интересна мне не больше, чем ты. А ты — жалкая, никчемная шлюха, Дженнифер. Ничтожество. Кто ты?

Я не отвечаю.

— Говори. Так кто ты?

В горло мне сочится кровь, и я стараюсь ответить так, чтобы не задохнуться.

— Я ничтожество.

Тогда он смеется и несколько смещает вес тела, так что боль в моих руках немного ослабевает. Он проводит пальцем по моему лицу, вниз по щеке, потом по губам…

Я знаю, что будет дальше, только мне от этого не легче. Он медленно расстегивает мои пуговицы, дюйм за дюймом раскрывая рубашку, и задирает вверх жилет, оголяя мою грудь. Его глаза скользят по мне равнодушно, без малейшей искры желания, а затем он тянется к застежке своих брюк. Я закрываю глаза и прячусь внутри себя, не в состоянии ни двинуться, ни говорить. Я на миг представляю, что произойдет, если я закричу или скажу ему «нет». Если я буду сопротивляться или попросту оттолкну его. Но я не делаю этого. И никогда не делала. Так что теперь могу винить только себя.

Я понятия не имею, сколько времени уже лежу здесь, но в коттедже темно и холодно. Я натягиваю джинсы, переворачиваюсь на бок и подтягиваю колени к груди. Я чувствую тупую боль между ног и какую-то влагу — подозреваю, что это кровь. Я точно не знаю, отключилась ли я, но при этом не помню, чтобы Иен уходил.

Я зову Боу. Наступает секунда тягостной тишины, потом он осторожно выползает из кухни — хвост поджат между ног, уши плотно прижаты к голове.

— Прости меня, Боу.

Я зову его, но, когда протягиваю к нему руку, он вдруг лает. Всего один раз. Это предостережение, голова его поворачивается в сторону двери. Я с трудом поднимаюсь на ноги, морщась от боли, которая пронзает все тело, и в этот момент раздается стук.