Ветер свистит в ушах, я вжимаюсь в спину Севера.

Бродяги, полыхающие красными и синими огнями, раздирающие перед собой воздух голодным хищным рёвом, начинают нагонять нас.

Север что-то зло бормочет – я не слышу. Наверное, понукает Дилейну.

Мне хочется спросить: что ты сделал с моей рыбой, северянин? Во что превратил мою верную, умную, ласковую Дилейну? Хоть пришпорь её сейчас – она не прыгнет в небо, не замерцает золотым и красным, не нырнёт в море, утягивая нас за собой. Нас догоняют, и через несколько минут ты, наконец, соприкоснёшься с тем, что такое твоя любимая Земля.

– Сейчас прыгнем, – кричит Север. – Вперёд, шагов на пятьсот, как только будет кусок прямой дороги. Приготовься!

Он сутулится и запускает одну руку за пазуху.

– Нет! – я надеюсь, очень надеюсь, что мой любимый слышит меня. – Север, нам нечего тут делать! В Аталану, и только туда!

Он меня слышит. Я понимаю это, потому что, даже прижавшись к его широкой спине щекой, чувствую, как он качает головой.

– Вперёд, и снова вперёд! – кричит Север. – Два-три прыжка, и им нас не найти! Не бойся, Лейна!

А я и не боюсь. Я отбоялась своё – и все мои страхи сбылись. Я далеко от дома – так далеко, что нет смысла говорить о расстояниях. Человек, который привёз меня сюда, человек, которого я люблю, ветреный мальчишка, отнимающий моё право на предназначение ради выдуманной, эфемерной свободы, не намерен советоваться со мной, он давно уже всё решил сам.

Бродяги совсем близко – хищные стальные клыки подбираются к хвосту Дилейны, огонь их глаз слепит, как солнце.

Трескается, расступается перед чёрным кораллом Севера вязкое прогорклое земное пространство, и в одно мгновение мы оказываемся на пустынной дороге, и чёрная лента дороги гудит под плавниками Дилейны, и сполохи бродяг мерцают далеко позади.

– Сейчас ещё раз, – полуоборачивается Север.

Я даже могу представить его самодовольную улыбку – будто это он сам, а не наследный талисман перекинул нас сквозь ничто.

– На Аталану, Север, – громко говорю я, стараясь дотянуться губами до его уха. – На Аталану, пожалуйста! Я хочу домой!

Трепещут ветви пыльных испуганных деревьев, охраняющих дорогу. Встречная рыба обливает нас светом. Бродяги понемногу вычерпывают возникшую между нами брешь. Север не отвечает.

– Не сейчас, Лейна! – говорит он наконец. – Давай сначала доберемся до дома, и там обсудим всё не торопясь.

– Дома? – кричу я, срывая голос. – Эта могила, это безрыбье уже стало тебе домом?! Мой дом там, где моя семья, где мой остров, где я хочу жить на радость и счастье!

Наивные слова церемонии тонут без ответа. Дилейна заходит в плавный вираж, выбирая плавниками щебень и пыль с края обочины.

– Приготовься, – чужим, грубым голосом говорит Север.

Когда он снова пригибается, спрятав руку под куртку, и перед нами разверзается отвратительная рваная дыра, я что есть сил прыгаю в сторону – и ещё до удара о землю успеваю увидеть, как исчезает Дилейна и оседлавший её Север и невидимые лоскуты воздуха трепещут там, где только что разорвалась связывавшая нас нить.

По бесконечному склону, заросшему буграми жёсткой травы, я качусь и качусь прочь от дороги, в никуда. Я перестаю ощущать верх, и низ, и удары, и боль, и тело.

Мне кажется, что, стоя босиком в тёплом прибое лагуны, я глажу круглую спину Дилейны, разбираю пёрышки плавника, кладу ладонь на её широкий твёрдый лоб. Рыба чуть шевелит хвостом и тянет меня на глубину. Мне лень плыть, мне хочется плескаться на мелководье, но Дилейна нетерпеливо дёргает мою руку. Я крепче цепляюсь за плавник, подгибаю колени, прижимаюсь грудью к расписной чешуе и отталкиваюсь ото дна. Моя рыба несёт меня под пляшущей солнечными бликами рябью поверхности, постепенно разгоняясь, набирая скорость с каждым движением хвоста и плавников.

– Ты моя рыба, – я выпускаю изо рта смешные пузырьки воздуха. – Моя Дилейна! Я знаю, знаю, ты станешь лучшей Матерью-Рыбой за тысячу лет. – Воздух, наконец, уходит совсем, и бульки больше не мешают мне говорить. – Мы будем жить долго-долго и увидим наших правнуков и их правнуков, моя Дилейна!

Меркнет день, и изнанка моря окрашивается в сиреневый, лиловый, тёмно-синий. Дилейна стремительно поднимается к поверхности и оставляет меня там. А сама взмывает в воздух, делает надо мной прощальный круг и исчезает в темноте.

Ноги нащупывают дно – заросшие илом валуны, нагромождение неверных, скользящих под пальцами шершавых округлостей. Я выползаю из воды и карабкаюсь вверх и вверх, не видя ни зги вокруг. Иногда прибой звучит по-особому, медленно нарастая гудящим шипением, а потом так же постепенно затихая. Почва под моими руками то осыпается и крошится, то грязно липнет к пальцам.

Наконец я достигаю ровной площадки и долго лежу, набираясь сил. Земля здесь спеклась и стала твёрдой и ровной. Из-под моей щеки уходит вдаль ровная белая полоса в ладонь шириной.

Светящиеся глаза чужой рыбы показываются вдалеке, летят на меня с небывалой скоростью, как во сне. Замирают прямо надо мной. Я закрываю глаза и проваливаюсь в багровую дремоту.

Сильные руки хватают меня под мышки, встряхивают, подтягивают к рыбе, и вот уже снова уплывают за спину трепещущие кроны деревьев, и полоса дороги стелется рыбе под плавники, и пахнет морем, перегретыми ракушками, солёной пеной…

– Оклемалась? У-у, тютя, – цокает языком широколицый рыжеватый рыбовод, – и где ж ты так наклюкалась, дитя неразумное?

Я смотрю на его толстые покатые плечи, волосатые клешни на руле, тяжёлый подбородок и осознаю: Дилейны нет рядом. Я абсолютно одна, и, если что, совсем некому будет меня защитить.

– Что молчишь, недотыкомка? – рыбовод на пару секунд отвлекается от дороги и разглядывает меня внимательнее. – Хоть звать-то тебя как, помнишь?

– Лейна, – с трудом разлепив губы, выговариваю я.

– Лена – имя хорошее, – кивает рыбовод. – С таким светлым именем – а докатилась! Водки нажралась – или чего похуже? Ты ж совсем молодая девушка, Лена, о здоровье надо думать! Сейчас вокруг столько всякой гадости… Но ты же не с Луны свалилась, всё и сама знаешь, так зачем себя губить?…

Он бубнит и бубнит, вяжет в гирлянду пустые бессмысленные слова, а я смотрю, смотрю, смотрю сквозь его боковое окно на проплывающее мимо красно-синее зарево. Бродяги застыли полукругом, будто загнали жертву в ловушку. Перед ними распростёрта беспомощно завалившаяся набок гигантская грузовая рыба. Бесформенный комок темнеет под её передними плавниками. Я зажмуриваюсь, но картинка, которую успеваю увидеть, высвечивается на закрытых веках. Штрих за штрихом, линия за линией, передо мной появляется исковерканное тело Севера, торчащие в разные стороны блестящие кости Дилейны и рассыпанные по асфальту на десятки шагов золотистые и красные искорки её чешуи…

Я теряю сознание.