В четверть девятого Пинкни зашел за Лиззи и привел ее домой. Девочка спешила впереди него, горя желанием изложить Люси новости. Лиззи была влюблена, и он пригласил ее на танец три раза.

Любовный роман прокрался в дом Трэддов, как змей-искуситель в Эдемский сад. Времена мирного течения жизни миновали. Лиззи забывала заказывать блюда, не обращала внимания на пыль в комнатах, не напоминала Хэтти, что надо накрахмалить рубашки мистера Пинкни, и перестала штопать ему носки. Каждый день после школы она приглашала домой Каролину. Девочки запирались в комнате Лиззи и, сидя на кровати, болтали о мальчиках, вместо того чтобы делать уроки.

Люси пришлось противостоять слезам, взрывам гнева и угрозам покончить с собой из-за того, что Лиззи именовала нищенским гардеробом. Ей же девочка поверяла свои тайны и с робостью просила совета.

Наиболее упорным атакам подвергался Симмонс. Лиззи непременно хотела учить его танцевать, чтобы иметь возможность практиковаться. Он упорствовал очень долго. Однажды вечером Лиззи плюхнулась к нему на колени и, обняв за шею, умоляла уступить ей. Джо быстро вскочил и поставил девочку на ноги.

– Ты теперь молодая леди, детка. Тебе уже нельзя сидеть на коленях у мужчины, даже у меня. Но ты, наверное, хочешь замучить меня просьбами до смерти, я согласен, хорошо, учи меня.

Вскоре уроки танцев сделались для них привычными. Мелькали косички, и ноги в черных чулках и прочных школьных башмаках спешили вслед за Джо в бурном вальсировании. Гостиная находилась над кабинетом Пинкни, и топот над головой мешал ему сосредоточенно работать.

– Хуже и быть не может, – жаловался он Люси и Эндрю.

Знал бы он, что ждет его впереди! На балу святой Цецилии 1873 года он, войдя в залу, окинул взглядом толпу и был в самое сердце уязвлен безмятежным хорошеньким личиком одной из дебютанток. Поздно пришла к Пинкни его первая любовь, и переживал он ее тяжело.

– Что мне делать, Люси? – Пинкни неосознанно тянулся к ее сочувственному пониманию.

Люси была ошеломлена его диким, жаждущим взором. Бывало, он признавался ей, что едва сдерживает гнев и отчаяние, но говорилось это спокойным ледяным голосом. Она и не подозревала, что Пинкни способен на сильную страсть. Теперь она в этом убедилась.

– Милый Пинкни, ты все знаешь не хуже меня. Оказывай ей внимание. Танцуй с ней, беседуй, дари цветы, говори комплименты. Постарайся узнать ее поближе. Хорошенькое личико для девушки не самое главное. Ты должен быть уверен, что она тебя стоит.

– Стоит меня! Люси, а кого стою я? Старый инвалид войны, производящий удобрения. В июне мне будет тридцать. О Господи, да я ей кажусь отцом.

– Откуда ты знаешь? Ты с ней беседовал на балу? Пинкни признался, что не посмел даже приблизиться к ней.

– Ну и глупо, Пинкни Трэдд, ты – мужчина, вниманием которого должна гордиться любая женщина. Ты сильный, женщинам это нравится. И чуткий – тебе можно все сказать, зная, что ты поймешь и отнесешься с участием. Ты ведь мужчина, Пинкни, а не ребенок. Она будет польщена, что ты ее заметил. Господи, да по тебе все девицы Чарлстона сохнут с тех пор, как ты вырвался из коготков Лавинии.

Да, его приглашают наперебой, согласился Пинкни, но за этим наверняка стоит стремление жить в достатке. А это все, что он может предложить.

– Не будь ослом, – отрезала Люси. Ее горячность насторожила его.

– Прости, – сказала она мягче, – мне не нравится, когда ты так ужасно говоришь о себе.

И тут же подумала, что деньги, конечно, не повредят, но если девушка оценит его только за это, то уж она, Люси, пойдет напролом. Вдруг до нее дошло, о чем в данную минуту говорит Пинкни. Он говорил, закрыв лицо руками, и оттого она с трудом разбирала слова.

– …жить монахом столько лет, – говорил он, – я не знаю, как справиться с этими чувствами. Я не спал всю ночь. И боюсь, снова не смогу заснуть. Она не выходит у меня из головы. Я никогда не испытывал ничего подобного.

Люси протянула руку, чтобы коснуться его склоненной головы, но не посмела. Вряд ли это помогло бы.

– Почему бы тебе не поговорить с Симмонсом? Возможно, другой мужчина…

– Симмонс! – презрительно фыркнул Пинкни. – Да что он знает о любви? Завел себе для удовольствия шлюшку в фабричном городке, но единственное, что он любит, – это свой счет в банке. Кроме денег, его ничего не интересует. Симмонс! Да я ушам своим не поверил, когда он мне это сообщил.

– Не смей говорить дурно о Симмонсе. Он мой друг. И твой тоже.

Пинкни застонал:

– Ты права. Я сам не знаю, что говорю. Я от всего этого чуть с ума не сошел. О Господи, мне не следовало сообщать тебе о…

– Шлюшке? Не будь глупцом. Я тоже кое-что знаю о жизни. Расскажи. Ты видел ее? Как она выглядит? Лицо накрашено?

– Ты меня потрясаешь, Люси.

– Вовсе нет. Не стоит со мной притворяться. Расскажешь?

– Нет. Забудь, что я упомянул о ней. – Глаза его озорно блеснули. – Я могу тебе сказать только одну вещь. Если ты дашь слово, что не упомянешь об этом ни единой живой душе.

– Честное слово.

– Так вот, ее зовут Аметист.

– Как?

– Аметист Перл.

– Ты это сам сочинил?

– Да как можно такое придумать?

Люси согнулась пополам от смеха. Пинкни тоже расхохотался, и с его лица исчезло страдальческое выражение. Затем оно снова вернулось.

– Ее зовут Энн, – сказал он.

– Милое имя, – отозвалась Люси.

– Просто Энн.

Он произнес это так, будто в имени девушки заключалось нечто чудесное.

– Мисс Люси, мне нужна ваша помощь.

– Тень, если ты мне сейчас скажешь, что влюблен, я запущу в тебя чем-нибудь. Мало мне, что Энн Гиньяр восемь месяцев водила Пинкни за нос. Я стала чувствовать себя старухой.

Вокруг глаз Симмонса собрались морщинки.

– Не беспокойтесь. Мне нужен ваш совет насчет вот этого.

В его руке была квадратная белая карточка. Это было приглашение на танцевальный вечер с чаем от мистера и миссис Вильсон Сент-Джульен.

Люси взяла карточку:

– Что тебе непонятно, Тень? Она избегала смотреть на него.

– Я не понимаю, что это значит, когда из моего имени успела вывалиться «м»? – Голос его звучал ласково и насмешливо.

Люси подняла голову и улыбнулась.

– Чарлстонские старожилы произносят «Симмонс» как «Саймонес». Сент-Джульены – одно из старейших и достопочтеннейших семейств Чарлстона. У них три сына, – продолжала Люси, – старший готовится стать доктором, средний ни на что не годен, а младший для мамочки – свет в окне. А еще у них есть хорошенькая благовоспитанная дочка, которую будут представлять в следующем январе.