После гибели Кузьмы Селиверстова, в октябре сорок первого, командир полка предложил Покрышкину заняться обучением молодых полетам на «Миге». В течение двух недель, невзирая на погоду, он возился с ними на аэродроме под Зерноградом и добился своего: они стали неплохо летать.

После праздников сержанты вернулись в полк, а чуть позже, уже зимой, Труд с Никитиным получили первое офицерское звание и стали регулярно летать на разведку. Летать было трудно и опасно. Приходилось уходить далеко в тыл врага, пробиваться сквозь густую завесу заградительного огня, ускользать от назойливых «мессершмиттов», стаями носившихся над железнодорожными станциями. Подвесив под плоскости бомбы, Труд и Никитин забирались на высоту в шесть тысяч метров и, держась выше разрывов зенитных снарядов, пересекали линию фронта. Идя заданным маршрутом, они время от времени снижались, присматриваясь к тому, что делается на земле, и снова набирали высоту.

Когда рейд подходил к концу, разведчики заглядывали на вражеский аэродром близ Донецка, пересчитывали стоявшие там самолеты, пикировали, сбрасывали бомбы и, набрав на пикировании большую скорость, уходили бреющим домой. Каждый раз после посадки Андрей отдувался и вытирал перчаткой потный лоб.

Пятого мая 1942 года, над своим аэродромом, подбив немецкий корректировщик «Хеншель-126», Никитин схватился с тремя «мессершмиттами», таранил один из них и погиб геройской смертью.

А Труд к июню сорок второго уже считался в полку опытным летчиком: за плечами у него было семьдесят девять боевых вылетов, восемь воздушных боев, а на груди – орден Красной Звезды.

Потом был Каспий, Манас и любовь к Марии.

Здесь, на Кубани, он был ведомым Фадеева. Вадим погиб, а теперь вот и Андрея не уберегли…

Как раз в это время, когда Саша с горечью думал о своем боевом товарище, Труд очнулся и обнаружил, что он находится в каком-то просторном помещении, вокруг него были люди в белом. Он сообразил, что это госпиталь, но как он в него попал – не помнил. Как и многие летчики, Андрей очень опасался тяжелых ранений, и теперь его первой мыслью было – целы ли руки и ноги. Вспомнил, как недавно Коля Искрин, у которого ампутировали ступню, говорил ему, что он все время чувствует, будто болят отрезанные пальцы, и такое ощущение, будто нога цела.

И сейчас, лежа на госпитальной койке, он думал: «Значит, верить себе нельзя! Надо поднять руку и посмотреть. Поднять. Легко сказать. А если вместо руки обрубок?» От этой мысли Андрея прошиб пот. «Нет, лучше подождать… А чего ждать? Уж лучше – сразу…»

И, стиснув зубы, он резко выхватил из-под простыни правую руку. Рука была как рука – обычная. От напряжения Андрей ослабел и вновь потерял сознание.

Когда он вновь пришел в себя, сразу вспомнил о своих сомнениях и тут же быстро поднял левую руку.

– Осторожно, молодой человек, это вам не танцевальная площадка, – раздался рядом чей-то ворчливый голос.

Только теперь Андрей сообразил, что он лежит на чем-то жестком, как оказалось, на столе. Он хотел было запротестовать, потребовать, чтобы его положили на мягкую, удобную постель, как вдруг почувствовал, что над его лбом работают и что при этом раздается странное поскрипывание. Он очень удивился этому обстоятельству. Потом, когда он понял, что это хирург сшивает разодранную кожу у него на лбу, он опять потерял сознание.

Возвращалось оно медленно. При этом глаза все время слипались, размыкать ресницы было больно, к тому же они его не слушались. Наконец, собравшись с силами, он потянулся к ним рукой, но его тут же одернул женский голос:

– Осторожнее, товарищ! У вас ожог первой степени. Вы что, хотите внести инфекцию?

Андрей покорно опустил руку.

Наконец операция закончилась. Он смутно слышал, как хирург отдавал какие-то короткие команды, почувствовал, как ловкие, искусные руки начали быстро бинтовать его голову. Некоторое время спустя Андрей ощутил облегчение и понял, что его на носилках несут в палату, а потом и вовсе забылся тревожным сном.

Когда он проснулся, первое, что увидел: у его койки, в углу палаты, сидя на корточках, клюет носом пожилой пехотинец в испачканной глиной шинели и грубых, покоробившихся от болотной воды башмаках с обмотками.

– Браток, – тихо позвал Андрей, с трудом шевеля губами. – Браток, ты откуда?

Боец сразу встрепенулся и привстал.

– Слава богу, товарищ командир. Очнулись! – сказал он и по привычке погладил свои рыжеватые прокуренные усы. – А я вот вас дожидаюсь…

Андрей недоуменно уставился на него своими большими серыми глазами, которые одни, да еще рот, оставались незабинтованными.

– Я же вас сюда препроводил, товарищ командир! – быстро заговорил боец, с опаской оглядываясь вокруг. – Значит, когда вы были сгоревши, то есть не вы, а машина ваша, то вас, извиняюсь, как бревно, шарахнуло из машины прямо в плавни. Аж брызги полетели вокруг! Ну мы так тут рядом были, сразу кинулись за вами в воду. А самолет как рванет! Аж нас взрывной волной с ног повалило. Повскакивали мы, вытащили вас, на полуторку и сюда. Дозвольте вам, товарищ командир, награды ваши передать. Я их снял, а то их еще затеряют тут. Я уж сколько раз приходил, все ждал, когда вы, значит, себя припомните.

Он вынул из кармана аккуратно завернутые в газету ордена и медали и положил их на тумбочку возле кровати. Глаза у Андрея увлажнились.

А боец все топтался возле него, смущенно поглаживая прокуренные усы и чего-то ждал. Наконец, улучив минутку, когда медсестра отошла в дальний угол, он нагнулся к Андрею и, обдавая его жарким дыханием, смешанным с запахом махорки, прошептал:

– Может, не побрезгуете, товарищ командир. Тут у нас старшину сегодня убило, а у него в баклажке спирту немного было. Ну, ребята и сказали, захвати для товарища летчика, может, жив останется, пусть за свое и за наше здоровье хлебнет.

Андрей молча протянул руку. Боец сунул ему флягу и, заслоняя его от сестры, громко заговорил о чем-то постороннем. Труд глотнул обжигающей горло жидкости и вернул флягу. По телу сразу побежало тепло. Улыбнувшись бойцу, он откинул голову на жесткую подушку и забылся. Боец растерянно глянул на него, потом, убедившись, что Андрей дышит, хитро подмигнул, завинтил флягу и, высоко поднимая одеревеневшие ноги, чтобы не стучать башмаками, осторожно зашагал к выходу.

– А что это вы тут до сих пор топчетесь? – спросила, подозрительно глядя на него, медсестра, только теперь обратившая на бойца внимание. Тот выпрямился, крутнул ус и отрапортовал:

– По делу я, ордена товарищу герою доставил…

Наступление войск на главном направлении фронта 26-го мая развития не получило. Только на отдельных участках частям 56-й армии удалось захватить первые позиции и овладеть несколькими опорными пунктами.

Это была явная неудача, и больше других по этому поводу переживал сам командующий фронтом Петров.

Перед отъездом с командного пункта он приказал Вершинину: