Бойкость возвращалась к Илье прямо на глазах.

– Кхе, Михайла, продать, что ли? Или самим сгодятся?

– С условием, деда. Если Илья согласится стать обозным старшиной «Младшей стражи» и будет учить в воинской школе обозному делу. Тогда ему для своего хозяйства времени будет мало оставаться и понадобятся холопы.

– Слыхал, Илюха?

– Э, подумать надо, Корней Агеич.

– Ну когда подумаешь, тогда и приходи.

– Не-э-эт, тогда уже поздно будет. Ладно, согласен. Но с Буреем ты сам договоришься. Идет?

– Идет. Гривна.

– Что «гривна»?

– За семью – гривна серебром.

– Корней Агеич, да помилосердствуй, это ж разве цена?

– Не хочешь – не бери.

– А может, отдашь за пятнадцать кун?

– Пьяниц и бездельников или баб без мужика.

– Семнадцать кун!

– Двадцать три!

– Восемнадцать!

– Двадцать две!

– Сойдемся на двадцати?

– По рукам!

– По рукам!

Дед с Ильей зафиксировали сделку рукопожатием.

– Завтра с Лаврухой пойдешь за тын, – распорядился дед, – он тебе семью укажет. А серебро – сейчас.

– А золотом не возьмешь, Корней Агеич?

– Да ты и впрямь разбогател! А торговался-то! Где взял?

– Гм… Так это… Там уже нету.

– Да не жмись ты, поведай по-родственному, чай, не чужие теперь.

– Михайла мне присоветовал под идолами на капище покопать… Ну вот… Я и говорю: век благодарен буду. Я и подарок припас, в благодарность, значит. Вот.

Илья полез за пазуху и извлек на свет еще один тряпичный сверток. Размотал тряпочку.

– Вот, я думаю, в самый раз будет.

Дед и внук хором ахнули: на ладони у обозника стояла миниатюрная бронзовая статуэтка – вздыбившийся в хищном прыжке лис. Чеканка была исполнена настолько искусно, что обозначены были даже встопорщенная на загривке шерсть, коготки на лапах и клыки в ощеренной пасти.

– Кхе… Да-а-а… Где ж ты красоту такую?..

– Да там же, под идолами.

– Это же что получается? – Дед почему-то адресовал свой вопрос Мишке. – Волхв, паскуда, на нашем родовом знаке ворожил?

– Может, и ворожил, деда, так ведь не вышло ничего.

– Как это «не вышло»? А как он убег так легко?

– Кто убег, Корней Агеич? – всполошился Илья. – Волхв? Ну я пропал! Как дознается, что это я капище разворошил, тут и смерть моя.

– Кхе! М-да…

Дед многозначительно глянул на Мишку, потом сочувствующе на Илью, потом снова на Мишку, но уже сердито. Надо было срочно разруливать ситуацию.

– Погоди помирать, Илья, – торопливо заговорил Мишка. – Кто знает о том, что ты на капище добычу взял? Обозники?

– Да что я, совсем дурной? – возмутился Илья. – Только Бурей. Он за это у меня половину добычи забрал.

– Ну, тогда все не так страшно, даже совсем не страшно, – принялся успокаивать обозника Мишка. – Смотри, Илья, придет волхв на капище, а идолов нет. Вы же их пожгли?

– Пожгли.

– Ага. Земля разворочена. Вы же землю разворошили, когда идолов выворачивали?

– Разворошили.

– Ну вот. Значит, никто не копался, а сокровище случайно нашли, когда столбы выворачивали. Неизвестно на кого и думать. Вернее, известно – сразу на всех. А на всех он и так злой, хуже уже не будет.

– Ага. Вроде бы так, – неуверенно согласился Илья. – А если он свое золото на расстоянии чуять умеет?

«Едрит тебя, естествоиспытатель хренов, пытливый ум, твою бабушку…»

– И это не страшно. Ты с Буреем ровно пополам поделился? А сейчас из своей половины за холопов расплатишься, да еще и лиса мне подарил. Значит, у тебя уже меньше половины. Что он лучше почует: большую часть или меньшую? Большую! А она теперь у Бурея. Вот пусть к нему и идет. Бурею что волхв, что медведь, что сам леший. Башку мордой к заду вывернет и скажет, что так и было.

– Кхе! Понял, Илюха? – взбодрился дед. – Наука! Где-сунь-хренизация называется.

– О как! – изумился обозник.

– А ты думал! – Дед приосанился. – У нас все серьезно!

– Ну если наука… тогда оно конечно…

– Или ты Бурея обнес и себе больше половины оставил? – поинтересовался дед.

– Ну да, его обнесешь!

– Тогда доставай золотишко.

Илья в третий раз полез за пазуху. «Да что у него там, чемодан, что ли?»

– Вот, Корней Агеич. Примешь за двадцать кун?

На ладони у Ильи лежали две золотые монетки с арабскими закорючками.

«Динары. Что-то он вроде бы много дает. Два динара за двадцать кун. Какой, блин, пробел в образовании! Знаю, что в золотом соверене – двадцать серебряных шиллингов. Правда, соверенов сейчас, кажется, еще нет. А сколько серебряных дирхемов в динаре? Без понятия. Что дороже: дирхем, шиллинг или куна? Ни бум-бум. На Руси златников со времен Владимира Святого не чеканят (не те товарно-денежные отношения), пользуются привозными. Льют из серебра гривны и отрубают от них сколько надо, чтобы рассчитаться. Называются такие обрубки рублями. В гривне – двадцать пять кун, или двадцать ногат, или пятьдесят резан. Черт ногу сломит! Все-таки два динара за двадцать кун, по-моему, многовато. Илья, похоже, настоящей цены золотым монетам не знает. А дед? Должен знать – он и в Киеве, и даже в Херсонесе бывал. Неужели надувает Илью? И не скажешь ведь ничего. С другой стороны, в том же Херсонесе целую семью за два динара хрен купишь. Один здоровый мужчина больше стоит… Кажется. Ничего не знаю, как слепой!»

Дед взвесил монеты в руке, попробовал на зуб, внимательно оглядел, потом вынес вердикт:

– Сойдет!

«Да-а, похоже, цены тут определяют на глазок: плюс-минус трамвайная остановка».

– Давай-ка, Илюха, пойдем все же в дом, надо твою покупку обмыть, да и к ужину… кхе, подготовиться.

– Ой, Корней Агеич, да не надо… – снова засмущался Илья, но дед обхватил его за плечо и повлек в сторону крыльца.

Мишка огляделся, нашел взглядом разговаривающих Роську и Первака.

– Роська! Подойдите сюда, оба!

– Чего, Минь? Ой, погоди-ка, дай я тебе кровь сотру.

– Пустяки, царапина, подсохла уже, не трогай.

– Одежду закровенишь, потом стирать. – Роська извлек откуда-то чистую тряпочку и принялся осторожно отирать кровь с Мишкиной щеки.