— Есть, — призналась она, немного подумав. Затем быстро искоса взглянула на Эадульфа, но сакс не сводил глаз с Геласия.

— Ну, раз уж разговор об этом зашел, я считаю, что в качестве официального отчета перед саксонскими правителями и священством лучше всего объявить, что Вигхард и некоторые из его свиты — Путток, Эанред, Эафа… что они умерли от желтой чумы. Эта чума так свирепствует здесь, что ни у кого не возникнет сомнений.

— Мы уже договорились об этом, — сказала она. — Я уважаю желание Рима скрыть тот прискорбный факт, что сыновья и дочери Церкви — не более, чем просто мужчины и женщины и что даже епископ или настоятель может быть не менее великим грешником, чем самый неотесанный из крестьян.

— Как же мы сможем сохранить в людях почтение к Слову Божьему, если они не будут чтить тех, кто несет им Слово? — ответил Геласий, словно оправдываясь.

— Вы не должны бояться, что кто-нибудь узнает правду о гибели Вигхарда из моих уст, — заверила его Фидельма. — Но ведь, кроме меня, есть другие…

Она неумышленно кивнула в ту сторону, где стояла настоятельница Вульфрун и все еще отдавала указания своим прислужницам. Геласий заметил этот жест и нахмурился.

— Вульфрун? Как вы уже показали нам — она тщеславна. С тщеславием Рим легко может договориться. Также и с честолюбием: Себби вот-вот осуществит свою мечту, для этого все уже готово. Инэ не в счет, он теперь слуга нового архиепископа. Что же касается Эадульфа…

Он повернулся и внимательно посмотрел на саксонского монаха.

— Эадульф, — перебила она, — будучи человеком умным и нетщеславным, понимает разумность вашего предложения и не нуждается во взятках — достаточно объяснения.

Геласий склонил голову с серьезностью.

— Как и вы, Фидельма из Кильдара. Благодаря вам я узнал многое о женщинах вашей страны. Быть может, мы, римляне, и в самом деле не правы, не позволяя нашим женщинам участвовать в общественной жизни… Такой дар, как у вас, — поистине драгоценен.

— Если вы позволите мне сменить тему, Геласий, — сказала Фидельма, пытаясь не показать своего смущения. — Я просила вас об одном деле, и я бы хотела спросить, выполнена ли просьба.

Геласий широко улыбнулся и закивал.

— Вы имеете в виду мальчика Антонио, сына Нерея, что работает вместе со стариком на христианском кладбище, продает паломникам свечи?

Фидельма наклонила голову.

— Дело сделано, сестра. Юного Антонио отправили на север в Лукку, в монастырь Святого Фридиана. Фридиан — один из ваших соотечественников.

— Я слышала о Фридиане, — согласилась она. — Он был сыном короля Ольстера, вступившим на путь веры.

— Мы решили, что это будет подходящим подарком вам, сестра, если юный Антонио будет получать образование в обители, которую основал ваш соотечественник.

— Я рада за него, — сказала Фидельма. — Он прославит веру. Я рада, что смогла помочь этому мальчику.

Тут она вздрогнула, внезапно услышав крики, доносящиеся с реки. От противоположного берега отчалила большая лодка и теперь быстро скользила по широкой дуге к мосткам, где стояли они.

— Я полагаю, это ваше судно, сестра, — сказал Геласий.

Фидельму вдруг охватило смятение. Так скоро? Прямо сейчас, когда столько всего еще не сказано? Геласий заметил выражение ее лица и понял его. Он протянул ей руку и даже улыбнулся, когда она, как всегда, просто пожала ее с легким наклоном головы. Он наконец привык к этому странному обычаю ее родной страны.

— Примите наши благодарности, сестра, за все, что вы для нас сделали. Желаю вам благополучной дороги и долгой счастливой жизни. Deus vobiscum.

Он коротко кивнул Эадульфу и зашагал назад по причалу к своей лектикуле, не обратив ни малейшего внимания на настоятельницу Вульфрун, к ее величайшей досаде. Большая лодка, управляемая дюжиной рослых гребцов, подошла к самому причалу. Фидельма подняла свои искристые зеленые глаза навстречу теплым карим глазам Эадульфа.

— Ну вот, — медленно произнес он. — Вот тебе и пора.

Фидельма вздохнула, силясь унять сожаление и тоску, сдавившие ее сердце.

— Vestigia… nulla retrorsum,[13]— тихо процитировала она стих Горация.

Эадульф не понял.

Она не стала пояснять. Вместо этого она вгляделась в его лицо, стараясь разгадать его выражение, но это ей не удалось.

— Я буду скучать по тебе, Эадульф из Саксмунда, — негромко сказала она.

— И я по тебе, Фидельма из Кильдара.

И тут она поняла, что это почти все, что они могут сказать друг другу.

Она улыбнулась, быть может немного принужденною улыбкой, и неожиданно потянулась к нему и взяла обе его руки в свои.

— Будь хорошим наставником новому архиепископу, Эадульф. Обучи его как следует обычаям вашей страны.

— Мне будет не хватать наших споров, Фидельма. Но ведь мы, наверное, чему-то научились друг у друга?

Лодка причалила. Вульфрун с двумя своими прислужницами уже погрузили свои вещи на борт и заняли места на передней скамье. Один из лодочников уложил в лодку вещи Фидельмы и в нетерпении стоял, протянув ей руку, чтобы помочь спуститься.

Несколько мгновений Фидельма и Эадульф молча стояли и глядели друг на друга. Фидельма первой разрушила чары — ехидно и озорно улыбнувшись, она легко перешагнула на корму лодки и села на скамью, полуобернувшись туда, где на причале остался Эадульф.

Хрипло закричали гребцы, и лодка оттолкнулась от причала. Первый момент ее несло течением, а затем раздался новый крик, весла окунулись в бурые волны и лодка быстро устремилась вниз по реке.

Фидельма подняла руку и уронила ее. Она глядела туда, где один на причале стоял Эадульф, и его фигура уменьшалась с каждым взмахом весел. Она глядела, пока он не исчез за изгибом берега.

Гребцы затянули песню, чтобы не так тяжело было работать веслами под палящим полуденным солнцем.

Фидельма тихонько вздохнула и откинулась назад на скамье, глядя на проплывающие мимо берега великой реки. Они двигались на юг, плыли мимо холмов Рима, мимо перенаселенных домов Рима, мимо тянувшихся вдоль берегов причалов, и оказались за городом, среди голых и плоских берегов — ни единой тени от дерева и ни следа цивилизации. Река была глубока, и ее извилистое русло выглядело совсем не так, как она привыкла представлять себе прекрасный великий Тибр.

Иногда по сторонам она видела поросшие соснами вершины, но чаще — голые холмы. Только изредка попадались ячменные поля, да и те небольшие. Сестра Фидельма знала — здесь недавно прошла армия императора Константина, и эта пустыня, по которому течет мутный Тибр, создана человеком, а не природой.

Насколько она помнила, река впадает в Средиземное море между двух симметричных портов, Остии и Порто, где разделяется на два рукава с темными прожилками водорослей, огибая Святой остров — Изола Сакра. Низменные статны — соляные болота — окружают этот не самый приятный вход в Рим. Однако в Остию и Порто, два старейших порта Рима, сходились корабли со всех концов света.