«Ну, другие родители сказали, что видели».

Я разозлился, но ответил спокойно: «Нет, мне жаль, но такого не было. Я просто здесь болтаюсь и убиваю время, пока не выйдет мой сын».

После этого они в основном относились ко мне хорошо. Спустя несколько лет я пожертвовал школе полтора миллиона долларов на музыкальную программу.

Я делаю всё возможное, чтобы учиться на своих ошибках, и детей учу тому же, но когда мне приходится сдерживаться – хотя бы ради них, – одному богу известно, какие жесткие проверки я прохожу.

У меня была крупная стычка с бандой папарацци в Калабасасе. Когда я только переехал, район был довольно тихим, но спустя пару лет туда стали перебираться другие знаменитости. Бритни Спирс купила дом рядом со мной, Джастин Бибер тоже некоторое время жил в соседнем доме, а теперь там живут Кардашьяны. У нас закрытый поселок, но папарации постоянно собираются за воротами, чтобы проследить за знаменитостями, когда те куда-нибудь поедут. Так что иногда я ехал с детьми куда-нибудь позавтракать, а нас сопровождал целый конвой.

Как-то раз я подошел к одному из фотографов – он был предводителем всей шайки папарацци. Я сказал ему: «Слушай, я знаю, что это твоя работа, но у меня трое детей. А вы, ребята, иногда подбегаете ввосьмером и пугаете их. Если вам нужно меня сфотографировать, не могли бы вы делать это потише? Приходи хотя бы с двумя ребятами. Я даже не буду вести себя как урод и позволю вам меня фотографировать и снимать на видео».

Он говорит: «Трэвис, мне очень жаль, правда».

На следующий день, в 7:30 утра, я иду завтракать с Бамой, Лэндоном и Атианой. Какой-то фотограф сует мне в лицо фотоаппарат. «В чем дело, Трэв, что ты теперь будешь делать?»

Я говорю: «Чувак, какие проблемы? Убирайся отсюда и убери свою чертову камеру от моего лица».

«Почему? Что ты сделаешь?» Парень решил меня запугать и проверить, насколько далеко он сможет зайти. Я оттолкнул его в сторону и плюнул на него.

Он говорит: «Какого хрена, мужик?»

Я отвечаю: «Встретимся здесь через сорок пять минут, когда позавтракаю, и я покажу вам, что сделаю». Я пошел завтракать, и, пока ел, посмотрел в окно: там собралась целая шайка из семи папарацци. Я позвонил Скинхеду Робу и Чизу и попросил их приехать. Я объяснил, что произошло, и сказал, что собираюсь положить этому конец раз и навсегда. Еще я позвонил Джуди, нашей няне, и попросил встретиться со мной в этом ресторане.

Когда приехали Роб и Чиз, мы вместе вышли на улицу. Конечно, того задиристого парня, который совал мне в лицо фотоаппарат, уже и след простыл. Зато там была куча других ребят, в том числе двое сидящих в машине, я их узнал – они и раньше досаждали моей семье.

Мы с Чизом и Робом вытащили их из машины и стали пытаться вывести из себя и толкать. Я хотел заставить их меня ударить, чтобы решить проблему раз и навсегда, но они даже не толкались в ответ.

Всё это записано на видео – они нас снимали с того момента, как только увидели. Запись не очень качественная, потому что камеры оказались на земле. Люди уезжали с парковки и кричали. Джуди отвела детей в «Эскалейд» – к сожалению, они увидели, что происходит, и до смерти напугались. Я чувствовал себя ужасно оттого, что им пришлось при этом присутствовать, но меня довели до предела.

В конце концов приехала полиция. Копы взяли показания у папарацци, а потом подошли ко мне. «Они заявили, что вы украли у них камеру», – сказал полицейский. – «Да, мы взяли камеру», – ответил я. Я мог без проблем отдать ее, но объяснил: «Эти ребята стали тыкать мне ей в лицо и вынудили с ними драться. Если я гуляю и дурачусь с какой-нибудь девушкой или делаю что-нибудь смешное, у них есть полное право меня снимать – у меня хорошие отношения со всеми папарацци Лос-Анджелеса, которые ведут себя уважительно. А от этих парней я устал: они бегают за мной, преследуют меня до самого дома, приходят целой бандой и нарочно достают, когда я вожу своих детей на обед. С меня хватит, мужик». Копы просто велели всем разойтись по домам, и никто не выдвинул никаких обвинений – а папарацци в Калабасасе больше меня не беспокоили.

После этого я начал заниматься смешанными единоборствами, освоил бокс и джиу-джитсу. Они стали моей новой зависимостью и научили дисциплине, которой у меня никогда не было.

Через пару недель я ехал с детьми в машине, и другой водитель меня подрезал. Я разозлился.

Бама испугалась и закричала: «О боже, папа, не делай этого!» Она решила, что тот случай снова повторится. Я понял, что испугалась она по моей вине, и почувствовал себя ужасно. «Ну и что? – подумал я. – Подумаешь, кто-то подрезал. Я еду в машине с детьми».

Я сказал Баме, что не буду выходить из машины и затевать драку. Я стал потихоньку учиться: даже когда со мной не было детей, в этом всё равно не было ничего страшного. Я не могу контролировать других людей на дороге и весь окружающий мир, зато могу держать себя в руках. Сейчас я верю в концепцию позитивного мышления. Даже когда я не думаю об этом сознательно, я всё равно должен подавать хороший пример своим детям. Это касается всего, начиная с трудолюбия и заканчивая тем, как я справляюсь с подобными ситуациями, где замешана агрессия, – то, как я веду себя сегодня, определяет то, какими станут мои дети.

В январе 2013 года я получил электронное письмо от своего друга Зи-Трипа, диджея, который дружил с Адамом. В письме говорилось: «Привет, Трэв, мы с Эл-Элом Кул Джеем выступаем на церемонии «Грэмми», и он спрашивает, не сыграешь ли ты с нами. Там еще будет Том Морелло из Rage Against The Machine и Чак Ди из Public Enemy». Был только январь, а мне уже чертовски нравился 2013 год.

За неделю до «Грэмми» мы собрались у меня в студии порепетировать песню Эл-Эла «Whaddup». Мы с Зи пришли раньше всех и стали вспоминать старые добрые времена, когда Адам был жив. Потом пришел Эл-Эл, и это было здорово, и не только потому, что это Эл-Эл, а я вырос на его творчестве, но и потому, что был рад выйти на сцену с людьми, которые тоже знали меня и Адама: иногда мы с ними выступали на церемонии вручения наград MTV за лучший клип.

Мы стали разбирать песню. Эл-Эл сказал мне: «Черт, Трэв, раз ты будешь со мной играть, я хочу, чтобы ты исполнил на ударных какое-нибудь безумие. Я хочу, чтобы в конце получился просто дикий отжиг – и вступление тоже должно быть сумасшедшим. Первые двадцать секунд будешь играть соло на ударных. А потом пусть идет и идет по нарастающей». Сижу я там и думаю, что же значит «дикий отжиг». В итоге оказалось, что мне и Тому Морелло в конце досталось вдвое больше времени, то есть песня увеличилась, как, например, у Rage. Мы сыграли ее два раза – и это была даже не окончательная аранжировка, но уже стало ясно, что получается круто. И это с нами еще не было Чака Ди – Эл-Эл предупредил: «Чак к нам присоединится, просто он сейчас в «Хоум Депо».

Эл-Эл позвонил Кену Эрлиху, исполнительному продюсеру церемонии «Грэмми», и рассказал без ложной скромности, какое у него будет крутое выступление. Так что, когда мы играли песню вместе в четвертый раз, главный чувак из «Грэмми» стоял и слушал нас в моей студии. На следующий день я прихожу на репетицию и вижу Эл-Эла в футболке «Famous» с надписью «семья». Я подумал: черт, это же просто потрясающе. Репетиция прошла отлично, и Эл-Эл пригласил меня на официальный ужин «Грэмми», но в тот вечер я должен был проводить время с детьми. Мы повторили песню еще пять или шесть раз. Чак Ди репетировал с нами, и каждый раз, когда он говорил: «Пусть барабанщик разозлится!» – у меня было ощущение, что прямо сквозь стену в студию ворвалось мое детство и ударило меня по лицу. Когда мы не репетировали, я часами слушал эту композицию на повторе и всё думал, как хочу сыграть соло на ударных. Лэндон и Бама выучили песню, бесились и изображали, что они Эл-Эл и Чак Ди. Я рад, что знакомлю их с отличной музыкой, а в этом случае с легендами хип-хопа.