не следует упорно цепляться за каноны учителя. Меняясь вслед за мгновением, подчиняя себя мгновению, должно отдаваться внезапному порыву, не оглядываясь на прошлое и не обращая взора к будущему».

«В хайкай никто не открывает ни ворот, ни дверей, есть одни ворота, и имя им – хайкай. Вот и в учении о живописи говорится: «Учителя и создатели школы не открывают ворота, не устанавливают двери: ворота и двери сами собой возникают. Входи в любые». Точно так же и в хайкай. Из всех потоков черпая, собираешь в единый сосуд, затем, извлёкши то, что тебе представляется пригодным, используешь сообразно обстоятельствам. И сам при этом в душе – удалось или нет? – рассудить должен, иного пути нет. Впрочем, и тогда, ежели не подберёшь себе друзей-единомышленников и не станешь постоянно сообщаться с ними, достичь желаемого будет весьма мудрёно». Здесь Бусон говорит о поэзии хайкай, как о поэзии, построенной на отклике слушателя-собеседника, о постоянном обмене впечатлениями, мыслями и чувствами с теми, кто живёт такой же внутренней жизнью.

«Итак, дорога, ведущая к хайкай, разветвляется на тысячи тропок – право, непросто отделить одну от другой нити кудели в скудно освещенной бедной хижине, и много здесь такого, что и не примешь сразу – непросто извлечь сети из моря в бурную погоду». Философия дзэн, которой здесь следует Бусон, подразумевает естественность любого плодотворного пути, а естественное движение нельзя запрограммировать ни волей, ни разумом. Поэтому каждый поэт хайкай приходит к хайкай своей дорогой, и эти дороги не похожи друг на друга.

Синто, с его стремлением к природной гармонии, тоже пронизывает творчество Бусона, как и дзэн.

Провожая глазами

Облако в небе, с лапки на лапку

Переступает лягушка.

Лягушка и человек в традициях синтоизма – части единого мира, находящегося в постоянных изменениях. В синто нет границы между человеком и другими живыми существами, как, собственно, и всем существующим.

И там, и здесь

В шум водопада вслушивается

Молодая листва.

Листья точно так же живут и слушают шум водопада, как и человек, только особым, им свойственным образом. Такое же единство жизни выражено и в следующем стихотворении:

В дверь моей хижины

Барсук постучится,

Вместе об осени погрустим.

Это не красивый образ, как принято в европейской поэзии, а буквальное выражение, потому что барсук – мифологическое существо, умеющее писать сутры. Это человек в новом рождении, и не просто человек, а мудрец.

Сам Бусон в «Сутре на листьях» приводит образные примеры, раскрывающие принципы синто: «Тельце миномуси не сверкает переливчато, как у радужниц-тамамуси, голос не привлекает звонкостью, как у сверчков-судзумуси, и нечего им тревожиться о том, что станут добычей людей, подует северный ветер – качнутся они на юг, подует западный – на восток, со всем вокруг в согласии пребывают, и нечего им беспокоиться, что смоет их дождь или унёсет ветер. Как ни тонка ниточка, на которой они висят, она для них прочнее троса из многажды закаленного железа».

Нарушение принципов согласия с природой ведёт к потере чувства гармонии: «Вот человек вечно сидит дома, тяготясь мирскими делами, всё, что он когда-то задумал: «Вот это бы сделать!» или «Вот бы было так!», так и не осуществляется, и, в конце концов, дымки и туманы, цветы и птицы перестают подчиняться ему».

Обычно в качестве иллюстрации принципов буддизма в творчестве Бусона приводят знаменитое стихотворение Бусона:

«Явь или сон

– трепетание зажатой

в горсти бабочки?»

в этом стихотворении два плана. Первый – это почти физическое ощущение трепета бабочки, бьющей крыльями. Читатель ощущает хрупкость, бренность бытия. Но есть и второй план – знаменитая притча великого китайского философа Чжуан-цзы. В ней Чжуан-цзы рассказывает, что ему приснился сон, в котором он превратился в бабочку. Проснувшись, Чжуан-цзы не мог понять, то ли он – Чжуан-цзы, которому приснилась бабочка, то ли бабочка, которой приснился Чжуан-цзы.

Ливень грозовой!

За траву чуть держится

Стайка воробьёв.

В образах попавших под грозу маленьких птиц проступает ощущение бренности мира, характерное для буддизма…

Хикэри проснулась от явного толчка жрицы.

Как же я так…уснула..

Тем временем Юкки уже заканчивала свое эссе.

Бусон был сторонником китайских принципов, высказанных в знаменитом трактате «Слово о живописи из Сада с горчичное зерно», написанного Цзоу И-гуй:

«В живописи сторонись «шести духов». Первый называют суци – дух вульгарности, подобный простоватой девице, густо нарумяненной; второй – это цзянци – дух ремесленничества, лишенный одухотворенного ритма; третий – хоци – «горячность кисти», когда самый кончик её слишком явен в свитке; четвёртый – цаоци – небрежность – в искусстве мало изысканности, интеллекта; пятый – гуйгэци – дух женских покоев: кисть слабая, нет структурной силы; шестой называют цомоци – пренебрежение тушью»…

По завершении Юкки с извинением покинула чайный домик, показывая тем самым, что церемония подошла к завершению. В отсутствие хозяйки гости осмотрели фуро, ещё раз обратили внимание на цветы в токонома, которые к моменту завершения церемонии уже раскрылись. Раскрывшиеся цветы послужили напоминанием о времени, проведённом вместе участниками церемонии.

Пока гости покидали чайный домик, Юкки находилась вблизи от его входа, молча кланяясь уходящим. После ухода гостей она некоторое время сидела в чайном домике, вспоминая прошедшую церемонию и восстанавливая в памяти оставшиеся от неё ощущения. Затем унесла всю утварь, убрала цветы, протерла татами в домике и ушла. Чайный домик вернулся в то же состояние, в котором находился до церемонии. Действо, не оставив никаких внешних следов, сохранилось лишь как след в сознании участвовавших в нём людей.

⁂

Эпилог

29 октября 1992 года

Граница Тибета и Бутана

Монастырь Менри учения Бон

Принц Уэльский Чарльз, его жена Диана и его подруга герцогиня Камилла спустились по шатающемуся слегка узкому обшарпанному трапу. Литерный борт ВВС Англии приземлился не на Мальдивах как гласил официальный полетный лист а в аэропорту Сонмарг. Аэропорта собственно не было – одно название. Барак наземных служб – одна аэродромная полоса из сборных решетчатых плит – и старомодная мачта с полосатой «колбасой» ветроуказателя. Но вот в этом убогом месте их встречал никто иной как Король Истинного Сонмарга Шри Махадева. Король правящий не землями но духами и иными пространствами…(И что бы это не означало – Чарльз мог убедиться что за ним – великие силы). Глава черных магов и темных язычников если не половины то доброй трети мира. Тощий азиат без возраста и в бесформенном балахоне – почему-то цвета хаки… Два телохранителя с «каркано-ХХ» наперевес держались позади и казалось