Эстер почувствовала, как в груди ее закипает гнев, хотя и понимала, что это было несправедливо. Луиза не знала правды и, по всей видимости, действительно верила в то, что мотивом убийства послужила именно ревность, но мисс Лэттерли ничего не могла с собой поделать.

Она обернулась к скамье подсудимых и снова вгляделась в бледное лицо Александры. На ее изможденном лице не было заметно ни ненависти, ни презрения. Там не было вообще ничего, кроме усталости и страха.

Следующим свидетелем вызвали Максима Фэрнивела, который держался строго и был бледен. На этот раз он показался мисс Лэттерли мужчиной более крепкого сложения, чем ей запомнилось. Она снова взглянула на Александру и успела уловить быструю смену выражения ее лица: на секунду оно смягчилось – но лишь на секунду.

Максим был приведен к присяге, и Ловат-Смит снова поднялся со своего места:

– Конечно, вы тоже присутствовали на том злополучном званом обеде, мистер Фэрнивел?

У супруга красавицы Луизы был несчастный вид. В отличие от своей жены он не привык приковывать к себе слишком много внимания. Чувствовалось, что его и в самом деле преследует память о том страшном вечере. Он открыто взглянул на Александру, и в его взгляде не было заметно ни гнева, ни осуждения.

– Да, – ответил мужчина.

– Естественно, – кивнул Уилберфорс. – Будьте добры рассказать нам все, начиная с того момента, когда начали съезжаться гости.

Тихим голосом, но без колебаний Максим повторил показания Луизы. Разница была лишь в подборе слов. Обвинитель не перебивал его, пока речь не зашла о вернувшейся в одиночестве Александре.

– Как она себя вела, мистер Фэрнивел? – спросил он. – Вы не упомянули об этом, хотя ваша жена нашла поведение миссис Карлайон в тот момент весьма примечательным. – Он взглянул на Рэтбоуна, ожидая возражений, но тот лишь улыбнулся в ответ.

– Я не обратил на это внимания, – ответил Максим, и это прозвучало настолько очевидной ложью, что у толпы вырвался приглушенный вздох. Судья с удивлением воззрился на свидетеля.

– Напрягите вашу память, мистер Фэрнивел, – строго произнес Ловат-Смит, на этот раз умышленно повернувшись спиной к Оливеру. – Я думаю, вы все-таки найдете в себе силы вспомнить.

Свидетель нахмурился:

– Она была сама не своя весь вечер. – Он смело взглянул в глаза обвинителя. – Я одинаково беспокоился за состояние миссис Карлайон как до, так и после ее возвращения в гостиную.

Уилберфорс, по-видимому, собирался повторить свой вопрос, но, услышав, что защитник встал, готовясь возразить, изменил намерение.

– Что случилось потом? – поинтересовался он вместо этого.

– Я вышел в парадный холл – для чего, сейчас уже не вспомню, – и увидел, что Таддеуш лежит на полу среди разбросанных частей рыцарского доспеха – и с алебардой в груди. – Максим остановился, собираясь с духом, и Ловат-Смит не стал его торопить. – Было ясно, что он серьезно ранен, настолько серьезно, что моя помощь вряд ли потребуется. Поэтому я сразу вернулся в гостиную за Чарльзом Харгрейвом, доктором…

– Естественно. Была ли там миссис Карлайон?

– Да.

– Как она восприняла известие о том, что с ее мужем случилось серьезное, возможно непоправимое несчастье, мистер Фэрнивел?

– Она была потрясена и, я думаю, на грани обморока. А как еще, по-вашему, женщина может воспринять подобное известие?

Обвинитель улыбнулся, опустил глаза и снова засунул руки в карманы.

Эстер взглянула на присяжных. Их нахмуренные брови и озабоченно поджатые губы свидетельствовали о том, что они озадачены. Множество невысказанных и оттого еще более серьезных вопросов смущали их умы. Ловат-Смит великолепно держал паузу.

– Ну разумеется, – сказал он наконец. – В самом деле, это страшное известие. Полагаю, вы глубоко за нее переживали. – Он внезапно повернулся к Максиму. – Скажите, мистер Фэрнивел, подозревали вы когда-нибудь вашу жену в интимных отношениях с генералом Карлайоном?

Свидетель побледнел. Вопрос был отвратителен, но он предвидел, что ему его зададут.

– Нет, никогда, – заявил он. – Если я скажу, что доверяю своей жене, это вас, возможно, не впечатлит, но я еще и хорошо знал генерала Карлайона, знал, что этот человек никогда не допустит такой связи. Он был нашим общим другом на протяжении пятнадцати лет. Заподозри я на секунду такую возможность, наша дружба прервалась бы немедленно. Этому, я надеюсь, вы поверите?

– Конечно, мистер Фэрнивел. Но в таком случае не следует ли нам назвать ревность миссис Карлайон абсолютно беспочвенной, лишенной каких-либо оснований, к которым мы могли бы проявить толику сочувствия?

У Максима был скорбный вид. Он опустил глаза, не желая встречаться взглядом с Ловат-Смитом.

– Я не верю, что она могла подумать, будто они в близких отношениях, – тихо произнес он. – Я не берусь это объяснить.

– Ваша жена – очаровательная женщина, сэр, а ревность часто побеждает рассудок. Необоснованные подозрения могут…

Рэтбоун мигом оказался на ногах:

– Милорд, рассуждения моего ученого друга относительно природы ревности не имеют отношения к данному делу, но могут повлиять на мнение присяжных, поскольку в таком контексте невольно связываются с миссис Карлайон.

– Возражение поддержано, – без колебаний сказал судья и обратился к обвинителю: – Мистер Ловат-Смит, вам ли этого не знать? Доказывайте свою точку зрения, но без философствований.

– Прошу прошения, милорд, – пошел на попятный Уилберфорс. – Благодарю вас, мистер Фэрнивел, у меня всё.

– Мистер Рэтбоун? – промолвил судья.

Защитник встал и повернулся к свидетелю.

– Мистер Фэрнивел, вернемся к тому моменту, когда миссис Эрскин поднялась по лестнице, с тем чтобы повидать вашего сына. Вы это помните?

– Да. – Максим выглядел озадаченным.

– Говорила ли она вам – в тот вечер либо после, – что она обнаружила, оказавшись наверху?

Свидетель нахмурился:

– Нет.

– Но, может, об этом говорил кто-нибудь другой? Например, ваш сын Валентайн?

– Нет.

– И вы, и миссис Фэрнивел утверждаете, что, когда миссис Эрскин вернулась в гостиную, она была заметно расстроена и не могла прийти в себя весь остаток вечера. Это так?

– Да. – Максиму было неловко. Впрочем, Эстер предполагала, что неловкость он испытывал не столько за себя, сколько за Дамарис. Неприлично обсуждать поведение знакомой женщины, да еще и на публике. Джентльмены так не поступают.

Оливер ослепительно улыбнулся:

– Спасибо. Давайте вернемся к неприятному вопросу: не находились ли миссис Фэрнивел и генерал Карлайон в непозволительной связи. Вы поклялись, что ни разу в течение пятнадцати лет у вас не возникло ни малейшего подозрения в этом и что дружба эта одобрялась и вами, и женой генерала, ныне обвиняемой. Правильно ли я вас понял, сэр?