его горячей, непримиримой ненавистью. Молодость чутка ко всякой лжи; она может быть ослеплена великолепием и блеском этого человека, пока она видит его издали; но встретившись лицом к лицу с его бессердечием и эгоизмом...

— Они уже вошли в дом! — воскликнул Пухгейм.

— Я исчезаю, — сказал маркиз.

— Мне кажется, что и я буду здесь лишняя, — сказала Антуанета, поднимаясь с места.

— Конечно! — ответил, улыбаясь, граф Ульрих. — Твои глаза приведут в замешательство моего Эгберта, и он, вместо того чтобы рассказывать о Жане Бурдоне, будет только думать о чародейке, опутавшей его сердце. Ты ведь опасная красавица! Фея из заколдованного леса!..

— Вы всегда, дядя, находите особенное удовольствие поддразнивать меня, — сказала Антуанета, вырываясь из рук графа Ульриха, который насильно удерживал её.

В этот момент дверь отворилась и слуга ввёл молодых людей. Таким образом Эгберту удалось увидеть мельком даму своего сердца, которая тотчас же исчезла в противоположную дверь, бросив на него недовольный и мрачный взгляд.

Она сердилась на Эгберта, зачем он увидел её помимо её воли.

Глава IV

Четыре дня спустя после смерти Жана Бурдона, задолго до полудня, стала собираться огромная толпа около приходской церкви в Гмундене и на улицах, примыкающих к деревянному Траунскому мосту, потому что через этот мост должна была двинуться погребальная процессия из капуцинского монастыря. Было немало и таких, которые предпочли заблаговременно расположиться на кладбище, и хотя им пришлось ждать дольше других, но зато они стояли у самой могилы и знали, что не пропустят ни одного слова из надгробной речи патера Марселя.

Цель графа Вольфсегга была вполне достигнута. Весть о преступлении быстро разнеслась в окрестностях до Эбензе и в горах до Линца и Феклабрука; каждый по-своему рассказывал историю убийства, преувеличивая жестокость и таинственность преступления. Эгберт и его товарищ в этих рассказах превратились в каких-то сказочных героев, убивающих дракона, тем более что в последнее время приходские священники и нищенствующие монахи при всяком удобном случае сравнивали Бонапарта с чудовищным драконом, который покрывает целые страны своим сильным чешуйчатым телом, а хвостом своим достигает Австрии. Многим было достоверно известно, что юноши обратили в бегство убийц и помешали полному ограблению их жертвы. Прислуга графа Вольфсегга рассказывала всем по секрету, что при Бурдоне были не только важные бумаги, но драгоценности и жемчуг, принадлежащий королеве Марии Антуанете. Таким образом, скромный и верный слуга Гондревиллей обратился после смерти в важного политического деятеля. Граф не только не опровергал, но ещё более распространял это мнение. По его словам, во Франции не было человека более опасного для Бонапарта, как Жан Бурдон, и Бонапарт мог избавиться от него только посредством убийства, как он сделал это с герцогом Энгиенским и Пишегрю, так как обязан своим возвышением целому ряду кровавых и ужасных преступлений...

Всем было ясно, что преступление совершено с политической целью, и всех одинаково занимал вопрос: куда скрылись убийцы? Несомненно, что это были французы или итальянцы, наёмники корсиканского тирана; но странно, что никто не заметил их ни до, ни после преступления. Как могли они ускользнуть таким образом от общего внимания? Под конец всё-таки на сцену выступил всадник на вороном коне, которого видел собственными глазами мельник из Рабена и готов был поклясться в этом. По его словам, всадник был средних лет, ничем не отличался от других людей, и весьма вероятно, что он офицер, потому что очень уверенно сидел на коне. Странно было только то, что он закрыл себе лицо серым плащом, когда мельник проходил мимо него. Затем всадник ушёл в лес вместе с Бурдоном и исчез неизвестно куда. Правда, в день несчастия было мало людей в лесу и на полях между Гмунденом и мельницей Рабен, но всё-таки он мог попасться кому-нибудь на глаза; равным образом никто не видел его ни в окрестных деревнях, ни на большой дороге. Работники с мельницы, которые помогали молодым людям перенести раненого, поговаривали между собою втихомолку, что чёрная Кристель, вероятно, знает об этом больше других людей, потому что знакома с нечистым. Они не смели называть её вслух колдуньей, потому что боялись её, и вдобавок приходский священник в Моосе, учивший её грамоте, горячо защищал свою воспитанницу от злых толков. Но и он не мог отвергать, что Кристель плохо воспользовалась его учением и что она ведёт странную жизнь, проводя большую часть времени в лесу или горах.

Для всех было неразрешимой загадкой, каким заработком или ремеслом живёт Кристель со своим отцом Флорианом? До 1805 года Флориан ничем не отличался от своих соседей и аккуратно вёл своё хозяйство на небольшом клочке земли, который отдал ему в аренду барон Пухгейм. Хотя он был робкого нрава, но пользовался уважением в своей деревне, как трудолюбивый и богобоязненный человек. Но в 1805 году его постигло несчастье. Его единственного сына взяли в солдаты, а вслед за тем он был убит наповал при Аустерлице. Флориан помешался с горя, его природная склонность к меланхолии увеличивалась из года в год. Хозяйство его пришло в полный упадок, и он вынужден был продать свою лошадь и корову. Если бы барон Пухгейм был строгий и расчётливый человек, то, вероятно, Флориан остался бы без крова. Но у Пухгейма не было детей, а своих дальних родственников, которые должны были унаследовать его имение, он ненавидел за их преданность Наполеону. Он не заботился о том, что место, на котором жил Флориан, не приносит ему никакого дохода.

— Оно и прежде было пустопорожнее, — отвечал Пухгейм, когда его упрекали, что он держит тунеядца арендатором. — Оставьте в покое этого человека! Он всем пожертвовал для нашего императора и родины. Что удивительного в том, что поле его стало так же пусто, как его голова. На развалинах ничто не может вырасти, кроме сорной травы.

Жена Флориана давно умерла, и Кристель, не имея матери, совсем одичала при полоумном отце. Она больше жила в лесу, чем в своей хижине. Летом она собирала ягоды и травы, а зимой хворост. Благодаря такому образу жизни Кристель слыла знахаркой, и местные крестьяне, прозвали её чёрной Кристель за её чёрные волосы и глаза и смуглый цвет лица. Они приписывали ей дар узнавать болезни людей и животных, угадывать будущее и были убеждены, что она находится в непосредственных сношениях с чёртом.

В толпе, стоявшей у ворот кладбища, шли оживлённые толки о бедной Кристель. Особенно беспощадно бранили её женщины и говорили,