Первым сдался Иван:

— Алёнк, ты… это… не слишком активно начала?

Странный он: говорила же, что сегодня пью, а это всегда означает… ах да… откуда же им знать, какой конкретно смысл я вкладываю в эти слова? Пью — значит собираюсь напиться.

— Вань, ты не переживай, пьяная — я совсем не буйная, соображаю нормально, веду себя прилично и мордой в салат не падаю, — немного помолчав и отхлебнув большой глоток коктейля, выложила я про себя всю подноготную.

— А мы не за себя, а за тебя волнуемся, — осторожно вступил в разговор Матвей.

— За меня не нужно волноваться, буду в порядке, — спокойно сказала я и снова отхлебнула большой глоток из стакана.

— Знаешь, если тебя что–то мучает — расскажи нам, вдруг полегчает или помочь чем сможем, — из самых лучших побуждений рубанул с плеча Матвей.

Краем глаза я уловила, как Иван бросил на друга уничтожающий взгляд, красноречиво говоривший: «Идиот! Психотерапевт хренов! Куда же ты так сразу–то, без подготовки!»

Ванька, как всегда, прав — не готова я пока к душеизлияниям, вот напьюсь, тогда, возможно, созрею. Возможно… Никому я про это не рассказывала… не могла… но и сил держать всё в себе давно уже не осталось…

Снова повисла тягостная тишина, лишь сухие сучья весело трещали, оживлённо беседуя с языками пламени, казалось, ничто на свете не могло смутить эту странную компанию или прервать затянувшийся разговор. Хотя нет… когда коварный огонь за болтовнёй незаметно сожрёт все сучья, беседа утихнет… навсегда… и ничто больше не нарушит тишины.

— Ты не замёрзла? Дать куртку? — снова попытался завязать разговор Иван.

— Не нужно… мне тепло… лучше налей, — сухо отозвалась я и протянула ему пустой стакан. — Да не жалей водки, лей больше, — раздражённо упрекнула я Ивана, заметив, как он пытается смухлевать, изрядно перебарщивая с соком.

Иван молча выполнил мою просьбу и, тяжко вздохнув, переглянулся с Матвеем.

— Ребята, хватит в гляделки играть, а? Дайте напиться спокойно, или вы хотите, чтобы я ушла, в одно рыло нажралась и отрубилась где–нибудь под деревом? — устало сказала я, отхлёбывая из стакана.

Никогда раньше — за исключением сегодняшнего пляжа — не слышавшие из моих уст подобных выражений, мужчины на миг опешили, но, стремясь обрести контроль над собой, поспешно побросали свои стаканы и принялись заниматься кто чем, пытаясь замаскировать ошеломлённые выражения лиц. Матвей начал яростно перемешивать сучья в костре — так, что вырвавшийся из огня сноп искр едва не прожёг нашу одежду; Иван стал смешно подскакивать вокруг костра, прихлопывая ладонями комаров.

Созерцание Ваньки, гоняющего комаров, вызвало у меня ассоциации с первобытным человеком, коряво исполняющим перед отдыхающими у костра собратьями танец удачливого охотника. Вот он, подобно следопыту, выслеживает добычу, замирает, прицеливается и в прыжке наносит смертельный удар, а потом, оскалив беззубый рот — это я не про Ваньку, — удовлетворённо осматривает оружие — руки, демонстрируя, что охота удалась.

То ли образы, нарисованные воображением, оказались настолько комичными, то ли спиртное начало оказывать ожидаемое действие, только я вдруг звонко рассмеялась и, тыча пальцем в Ивана, сквозь смех воскликнула:

— Чукча — хороший охотник!

— И второй чукча тоже хороший! — быстро подсуетился Матвей и, бросив палку–шерудилку, гротескно поскакал рядом с Иваном, нарочито звонко хлопая в ладоши.

— Ой, ну и балды же вы, — я покатывалась со смеху над диким танцем, — но я вас так люблю! Вы такие милые!

Ага, это всё же алкоголь. Ну наконец–то!

Ничего не понимающий организм, выдрессированный строго контролировать потребление спиртного, долго и отчаянно сопротивлялся лошадиным — по его представлениям — дозам и в конце концов сдался на милость победителя, который и не думал проявлять милосердие. Алкоголь сработал словно бомба замедленного действия и внезапно взорвал мозг. Я ощутила, как сознание постепенно очищается от назойливых тягостных мыслей, я бы даже сказала — от мыслей вообще. Наверное, так себя ощущают придурки из психушки. Мне стало хорошо и спокойно, если, конечно, не принимать во внимание мысль о том, что ты придурок… или придурка? Ха–ха два раза…

— Малыш! И мы тебя любим! Очень–очень! — вдохновлённо закричали ребята.

Пользуясь резкой переменой в моём настроении, они накинулись на меня с обеих сторон, словно маленького ребёнка поглаживая по головке, по спинке — бррр… аж мурашки побежали… ещё бы в макушечку чмокнули, — едва не облив меня с головы до ног расплёскивающимся из их стаканов коньяком. «Во–во, — радостно ухмыльнулась я про себя. — Теперь нужно набросать на меня горящих спичек, и я превращусь в гигантский олимпийский огонь». Представив, насколько потрясающе буду выглядеть, объятая языками пламени, я было уже… «Дура! Стой!» — не дал мне реализовать блестящую задумку суровый окрик внутреннего голоса, как всегда проснувшегося не вовремя. Уволю, на фиг. «Стою — и что дальше? Хам…» — беззлобно сказала я про себя. «Огонь — это очень больно, и от него умирают. Ты превратишься в Алёну–гриль… или в головешку. Не отключай мозги!» — сердито отчитал меня голос. «Первый, первый, вас понял! Усё под контролем!» — хохотнула я про себя и допила остатки коктейля. «Больше не пей, нельзя, иначе через пять минут свалишься, как пьяная скотина, и не успеешь выговориться», — поучал голос. «Слушаюсь и повинуюсь, мой господин!» — снова хохотнула я про себя и приложила руку к голове, отдавая честь.

Ребята сидели на корточках рядом со мной и беспомощно хлопали глазами. Ха… Видели бы вы выражения их лиц: два взрослых пентюха, в течение последних трёх минут узнавшие, что с их банковских счетов некий гнусный хакер безвозвратно снял все деньги; жёны, как водится, переспали с садовниками; их дома смыло цунами, а сами они, как оказалось, — гомосексуалисты, причём смертельно больные… дотянут разве что до рассвета…

— Кто сдох? — глупо улыбнувшись, спросила я, с трудом фокусируясь на их лицах.

С видимым усилием заставив себя открыть рот, Иван тихо спросил:

— Алён, это с кем ты сейчас разговаривала?

Мать моя женщина! Я размышляла вслух! Это — последняя стадия, за которой следует полная отключка… и надолго. Действительно, пора кончать пить.

Стараясь утешить ребят и искренне веря в то, что правда их успокоит — конечно, поржут вместе со мной, удивляясь, как это они сами не додумались до такой прописной истины, — я мило улыбнулась и ответила:

— Да это я с внутренним голосом разговаривала, только и всего…

Хм… странные они, однако, нужно заняться их воспитанием. Почему–то объяснение их не обрадовало, а, скорее, наоборот: теперь они выглядят так, словно безжалостный доктор только что уточнил страшный прогноз — жить им осталось не больше часа.

— И о чём вы с ним беседовали, можно узнать? — участливо спросил Матвей, нервно сглатывая.

— Он мне нахамил, гад, дурой обозвал… дай ему в глаз, пожалуйста! — я попыталась умоляюще посмотреть на мужчину и… промахнулась взглядом, который пошарил–пошарил в пространстве и упёрся в пучок травы за его спиной. А ну и фиг с ним… — А ещё он сказал, что мне хватит пить…