Цели провёл рукой по лицу, хотел что-то говорить, но голос ему изменил. Слова короля только неприятно отразились на присутствующих венграх, которые переглянулись. Первый раз он так громко и твёрдо говорил, что оставит Венгрию и вернётся в Польшу. Чувствовалось, что он сказал это не безрассудно, а всерьёз.

Если бы хотел и мог, Цели не нашёл бы средств объяснить. Через мгновение король, отступив на несколько шагов, приказал своим полякам проводить его в комнату, в которой они должны были остаться на страже.

– Я хочу, – обратился он к Хинче из Рогова, – чтобы вы обращались с пленником, как требует его сан, не причиняйте ему вреда, судьба уже его причинила.

Венгры настаивали надеть ему кандалы, чтобы он не сбежал с помощью приятелей, каких мог найти в Буде; король не позволил.

Всегда достаточно бурные совещания с различным результатом протянулись до праздника Свв. Петра и Павла.

Находили наиболее удобным проводить их в монастыре Св. Иоанна у братьев святого Франциска в большой их трапезной. Всё это время король на них присутствовал, но больше слушал, чем говорил. Грегор из Санока, который теперь, после смерти Яна из Сеннова, часто при короле занимал место писаря, высматривал на нём последствия этих совещаний и впечатлений. Находил только растущее разочарование.

Когда его спрашивали, он пожимал плечами и своей мысли не объяснял. Однако из всего было видно, что это королевство его не радовало, и что не думал его добиваться.

Со своими он часто говорил о возвращении в Польшу.

Епископ Збигнев в то время как раз усердно пёкся о том, чтобы расходы, труд и надежды не пропали даром. Король, привыкший к уважению и послушанию, не вдавался ни в какой спор. В день Петра и Павла, когда снова собрались в полном составе и никто не ожидал, что король возмёт слово, покрасневший юноша встал со стула. Все обратили на него глаза.

Он начал говорить. В начале и ропот, который ещё не стих, и слабый голос не позволяли услышать слов короля, но вскоре одно любопытство вызвало молчание. Простыми словами он говорил им от сердца, что, бросая свою родину, вызванный свободными голосами, он надеялся найти согласие, мир и порядок в Венгрии. Посвящая себя им, он покинул Польшу и Литву, которым как раз было необходимо его присутствие, потому что после смерти Сигизмунда там были беспорядки. Он повторил, что за собственные расходы, с большим усилием он прибыл со значительным отрядом на их голос и призыв, не ради жажды правления, но для защиты христианской веры.

– Я долго сопротивлялся, меня вынудили ваши просьбы, я не предвидел, что меня здесь ждёт. Я нашёл ваши мнения разделёнными, страну в сомнении. Я прошу вас и умоляю, не обращайте на меня внимания, не соблазняйте меня никакими соображениями, делайте, что вам больше нравится для вашей родины. Я, как охотно приехал, так охотно и без жалости уступлю.

Таково было содержание обращения короля, который, всё больше оживляясь, сам взволнованный, всех также тронул этой благородной речью, которая вызвала удивление. На слушателях было заметно искреннее и душевное сочувствие к этому юноше, который ради совести готов был отречься от короны.

Все разделились на группы, кто-то ушёл, можно было увидеть горячие и оживлённые обсуждения и совещания, и только спустя пару часов палатин Гедревар выступил с ответом от имени собравшихся. Он объяснил, как и почему выбрали Владислава королём; это было сделано для более сильной обороны от иноверцев; думали, что все будут согласны, потому что и вдова Альбрехта была не против. В итоге этот первый и неизменный выбор он подтвердил нынешним единодушным криком.

Палатин говорил долго, горячо, уверяя короля в верности всех и готовности к самоотречению, чтобы он получил неразделённую корону. Принесли клятву верности и послушания.

Во время речи палатина ни один голос против не раздался, напротив того, постоянными криками подтверждали его слова… и всё собрание поднимало руки, казалось оживлённым чувством благодарности и готовностью к жертве.

Король едва поблагодарил в нескольких словах, прося, чтобы он не испытал разочарования.

«Для защиты и во благо этого государства я не пожалею сил!» – сказал он в конце.

Архиепископ Стригонский Дионисий первый со всеми сопровождающими его епископами поцеловал принесённый крест в знак присяги. После него палатин Гара и другие принесли клятву верности. По старой традиции короля потом подхватили на руки и подняли три раза вверх, с громким криком повели в костёл, где архиепископ затянул благодарственную песнь.

VI

Еще прежде, чем король вернулся в замок, магистр Грегор вместе с венгром Палочи, с которым, как мы помним, они познакомились в дороге, вышел из костёла, чтобы подышать свежим воздухом.

– Слава Богу, теперь всё закончено, хоть долго мы этого ждали, – сказал Палочи, который, общаясь с ним дольше, очень полюбил и поляков, и молодого пана. – Магистр Грегор, думайте теперь, как себе здесь так постелить, чтобы не скучать по Кракову. Мы вас уже не отпустим в Польшу.

Грегор из Санока бросил на него взгляд.

– Всё это только слова, – отвечал он наперекор Палочу, дразня его, – вы думаете о короне, а короны не имеете; мы же не дадим венчать нашего пана иначе как той благословенной, которую Эльза вам не даст.

Палочи сделал дивную гримасу.

– Мы на это найдём способ, – сказал он загадочно.

– Какой? Пожалуй, пошлёте поляков Вышеград захватить?

Гм? – ответил, улыбаясь, Грегор. – Вместе с короной нужно бы и королеву завоевать, а её ни наш господин не желает, ни мы для него.

– И без вышеградской найдётся освящённая корона, – сказал Палочи.

– Я не слышал, чтобы у вас была запасная, – прервал Грегор.

– Всё-таки вы сегодня на собрании собственными глазами видели Владислава Гару, которому была доверена охрана обеих корон. Он в наших руках, он нам должен либо корону отдать, либо…

Тут Палочи провёл рукой по горлу.

– Таких банов и магнатов, как он, – рассмеялся Грегор, – к смерти никогда не приговаривают; маленьких обезглавливают, большие уходят целыми… у нас есть на это поговорка.

– А у нас, – лихорадочно прервал Палочи, – у нас нет ни подобной поговорки, ни обычая; чем больше преступление, а совершил его муж, которому доверяли и доверили много, тем кара страшнее.

Грегор хотел обратить это в шутку, что венгра разгневало.

– Хоть отрубите Гаре голову, – произнёс он, – это корону не вернёт.

– Она должна быть у нас, или другая, которая стоила бы её, – добавил Палочи, поддерживая свою речь оживлёнными движениями, – потому что коронация неизбежна, тем более спешная и необходимая, чтобы первым уничтожить