И Ратбод не медлил. Пока Ренье отходил после постигшего его удара, он разослал людей по всем землям Лотарингии, по всем городам, аббатствам с целью найти следы исчезнувшей герцогини. Послал людей и во Францию ко дворам Карла и Роберта Парижского, предварительно договорившись об их официальном признании Эммы как франкской принцессы и родственницы сиих вельможных особ. Ее кругом искали, и стоило бы ей только появиться… Но ее не было.

Ратбод даже засылал людей в Нормандию. Вести оттуда удивили его. Оказывается, не только в Лотарингии хотели найти пропавшую дочь Эда. Герцог Нормандский Роллон также разыскивал ее. Рикуин поинтересовался причинами этого. Ведь Роллон долгое время спокойно уживался со своей христианской женой, принцессой Гизеллой. Но на деле все оказалось не так уж и хорошо. Да, Гизелла жила в роскоши и в почете в руанском дворце, однако Роллон был к ней безразличен. Она тихо существовала в закрытых покоях, проводя время в постах и молитвах.

Роллон почти не посещал ее, и лишь когда на торжественных приемах или молебнах присутствие герцогини было необходимо, она появлялась из тиши дворцовых покоев, робкая, стеснительная, несчастная от того, что оказывалась на виду у всех. Мужа она явно боялась, хотя никто не мог припомнить, чтобы он был груб или непочтителен с ней.

Пока не разразился скандал. Дело в том, что ее отец Карл то и дело посылал к Гизелле небольшие посольства. Внешне это выглядело совсем невинно, однако вскоре Роллон стал замечать, что «гости» его супруги шныряют повсюду, что-то выведывают, а потом надолго закрываются в покоях герцогини. Тогда он приставил к жене соглядатаев, и те выявили, что Гизелла, по сути, покровительствовала шпионам короля Карла. Их поймали с неопровержимыми доказательствами и тут же отправили в пыточную камеру, где те на дыбе признались, что следили за Роллоном, узнавали его планы, даже воровали чертежи строящихся на границе крепостей.

Участь этих двоих была предрешена. Их предали жестокой казни, причем Роллон заставил присутствовать при этом Гизеллу, после чего сослал ее в отдаленный монастырь. Карл Простоватый, поняв, что пойман с поличным, даже не решился вступиться за дочь, а единственный человек, который бы мог постоять за герцогиню, епископ Франкон, к тому времени уже умер. Новый же глава Руанской епархии, некий Гунхард, не имел в глазах правителя той силы, чтобы прислушаться к его мнению, и несчастная Гизелла осталась в монастыре.

Правда, ненадолго. Потрясение, которое она пережила, оказалось для слабой принцессы не по силам, и она умерла менее чем через полгода после ссылки. Роллон не тосковал о ней. К его услугам всегда было много красивых женщин Нормандии, и он поначалу развлекался с ними, пока вдруг не затосковал, не услал всех и не занялся поисками Птички из Байе. Наверняка его люди тоже разыскивают ее в Лотарингии, и чем скорее он, Ратбод, ее найдет, тем лучше. Ему бы не хотелось, чтобы Роллон перешел им дорогу. Ведь хоть он и крещен, но в душе-то еще слишком варвар, чтобы не побояться увезти у Ренье законную супругу. Ведь в конце концов она мать его наследника Гийома. И к тому же она что-то значит для Роллона, раз он не забыл ее за столько лет.

Итак, Ратбод, сговорившись с Рикуином Верденским, был занят поисками жены герцога, а заодно и управлением Лотарингией, ибо Ренье хотя и начал поправляться, но все еще нуждался в покое, да и лекари утверждали, что слабое сердце Ренье после пережитого удара вряд ли еще долго будет биться. И Ратбоду следовало поторопиться.

А Ренье в связи с болезнью стал необычайно религиозен. Он с охотой принимал отшельников, беседовал со священнослужителями Лотарингии, вникал в суть Клюнийской реформы, а главное, он отписывал церквам и монастырям огромные богатства, словно стремился исправиться за то пренебрежение к церкви и религии, какое проявлял, пока не почувствовал себя таким же смертным, как последний из его колонов, которому рано или поздно придется предстать перед лицом Творца.

Писцы еле успевали точить перья, пока он диктовал: золотую фибулу с крупным рубином он жертвовал обители святого Августина в Намюре; собору в Трире – чашу, усыпанную аметистами и бирюзой; церкви святой Одилы в Страсбурге – золотой крест в фут длиной с алмазной россыпью. Немало было дарено и земельных владений, которые герцог отписывал монастырям, дабы их братии денно и нощно замаливали грехи герцога. Но особой милостью Ренье одарил собор святого Юлиана в Стене, где покоился прах так неожиданно всплывшей в его памяти первой любви. Герцог, узнав, что собор в плохом состоянии, требовал его немедленной реставрации и все твердил, что непременно отправится туда, едва почувствует силы.

Однако первую свою поездку он совершил в Мец к Гизельберту. Это произошло после того, как его навестил Рикуин Верденский с сыном. При виде этого малыша Ренье вдруг странно расчувствовался, стал сожалеть, что даже не может вспомнить Гизельберта в этом возрасте, а потом вдруг разозлился, велел всем выйти и долго сидел в одиночестве, в пустом темном покое.

На другой день он неожиданно велел собираться в Мец.

– Все пропало, Рикуин, – сокрушался канцлер. – Он затосковал по этому щенку. Стал щепетилен и чувствителен, как никогда в жизни. Боже всемогущий, что будет, если они встретятся!..

Но спокойный граф Верденский даже бровью не повел.

– Вы напрасно сокрушаетесь, ваше преосвященство. Наш герцог стал сентиментален и хочет в последний раз попытаться примириться с Гизельбертом. Однако в отличие от него Гизельберт отнюдь не изменился, и его неприязнь к отцу только усилилась. И, думаю, эта встреча Ренье с сыном послужит окончательным разрывом меж ними.

– Господи, на все воля твоя! – вскидывал очи горе канцлер.

Но граф Верденский оказался прав.

Несмотря на долгий путь и тяготы дороги, особенно ощутимые для Ренье, едва оправившегося от болезни, Гизельберт даже не пожелал выехать навстречу отцу. Более того, несмотря на то, что Ренье выслал вперед глашатая, его никто не ждал во дворце Меца, только епископ города Вигерик встретил Ренье у ворот и смущенно сказал, что Гизельберт вот уже вторую неделю придается увеселениям, а сейчас он с приближенными отправился в старые термы, взяв с собой женщин, шутов, музыкантов…

– Ваша светлость, – смущенно теребил четки Вигерик, – не лучше ли вам отправиться в мою резиденцию, где вас ожидает достойный прием и прекрасный уход?

Ренье помрачнел. Откинув расшитый полог паланкина, глядел на лежащий на стыке двух рек город, на его старые каменные башни, древние монастыри, в которых покоился прах королей и королев Каролингской династии. Раньше этот город был одной из жемчужин в его герцогской короне, пока Гизельберт не совсем достойным способом добился грамоты на него у Простоватого. Ренье, истинный правитель края, мог бы помешать этому, но не стал, рассчитывая, что подобное снисхождение расположит сына к отцу и Каролингам и отвернет от германцев.

Тщетно. Для Гизельберта не существовало никаких принципов и сомнений. Он не служил никому, не почитал никого и шел на любой шаг, проступок, унижение или преступление, чтобы добиться своей цели.

И Ренье вдруг понял, что он приехал зря – он, слабый, еще не совсем оправившийся от паралича старик, рассчитывавший хоть перед смертью примириться с сыном. Однако путь был проделан, и герцог решил наступить на собственное достоинство и все же встретиться с Гизельбертом.