Снежный занавес раздвинулся, и он увидел, что к нему бредут Ким и отец Корнелиус. Священник держал ее за руку, чтобы успокоиться. Порыв ветра налетел на них и вновь закрыл белым шквалом, будто буря была против того, чтобы они воссоединились. Затем Ким появилась снова, уже рядом. Суженные глаза ее не скрывали разочарования тем, что Уокер оставил ее наедине со священником.

– Извини, – сказал он. – Случайно вышел из ритма.

– Не оставляй нас больше, – ответила Ким с такой интонацией, что это прозвучало почти как обвинение.

Уокер сделал шаг в сторону, чтобы пропустить их вперед.

– Не буду. Обещаю.

Отец Корнелиус пристально смотрел себе под ноги, словно не был уверен в том, что шагает правильно. Возможно, он уже не чувствовал ног. Уокер тихо выругался. Если так, то это очень-очень плохо.

– Нам надо поговорить об этих амулетах, – сказал отец Корнелиус.

Уокеру показалось, что позади раздался крик. Пульс резко ускорился. Он обернулся, приложил руку козырьком ко лбу, закрыв глаза от ветра, и стал вглядываться в снежную бурю. Оставшиеся трое членов группы отсюда выглядели как смутные силуэты. Уокер стал проклинать себя, что не заметил, как сильно они отстали; что настолько поддался страху, что забыл про зависящих от него людей.

– Уокер? – произнес священник слабым голосом.

Но он не слушал его. Приглядевшись еще раз, Уокер заметил, как споткнулся один из силуэтов; увидел, как он упал. Затем другой стал мчаться прямо к нему со всех ног сквозь снежную завесу. Третий последовал за ним, оскальзываясь на тропе, но двигаясь с такой силой и уверенностью, что Уокер все понял. Просто понял.

Раздраженный отсутствием реакции на свои слова, отец Корнелиус отстранился от Ким и, полуобернувшись, принялся ругать Уокера за грубые манеры. Но сразу осекся, заметив фигуру человека, бегущего по тропе так пружинисто и ловко, как не смог бы никто из них.

Ким закричала, что оно вернулось.

Наконец оно вынырнуло из пурги и проявилось настолько, что Уокер разглядел в нем знакомые черты Армандо Оливьери. Но Оливьери никогда не двигался вот так. Он не отличался ни грациозностью, ни силой, ни бесстрашием. А этой твари все перечисленное было присуще с лихвой!

Уокер потянулся за оружием, вынул замерзшими руками и стал возиться с ним. Но пистолет вдруг дрогнул и выскочил из непослушных пальцев. Рефлекторно попытавшись его ухватить, он сделал только хуже – ударил по нему в воздухе и столкнул в снег за пределами тропы. И тут самообладание окончательно его покинуло. Сердце сжалось от ужаса. В страшной панике он спрыгнул с тропы и принялся разрывать сугроб руками. Пистолет оставил в снегу углубление, но как будто в нем растворился. Отец Корнелиус и Ким что-то кричали, а он копался в сугробе, понимая, что вот-вот умрет.

Демон набросился на него со спины, он услышал его смех, почувствовал, как пальцы Армандо схватили его за голову и сорвали с нее капюшон и ткань балаклавы. Другую руку демон запустил в волосы Уокера и дернул за них в тот момент, когда собственные пальцы Уокера нащупали пистолет.

Демон потащил его назад, но Уокер вывернулся из его хватки, развернулся и наставил пистолет на лицо Оливьери. Глаза профессора сверкнули внутренним огнем – этим отблеском гнилого оранжевого света, – и демон усмехнулся. Оливьери отпустил Уокера, отступил на шаг назад и поднял руки вверх, словно сдаваясь. Затем расхохотался.

– Пристрели его! – закричал Адам, бросившись к Ким и священнику и протолкавшись между ними. – Нельзя дать ему второй…

– О да! – произнес демон губами Оливьери. – Пристрели меня.

Уокер уставился на него. На мгновение его зрение затуманилось, и вдруг в кружащемся снеге он увидел другое лицо – уродливого существа с рогами и кривым ртом, полным черных игольчатых зубов. Затем оно вновь поменялось, и теперь перед ним стоял его сын – маленький Чарли.

«Пристрели меня», – услышал Уокер голос в собственной голове.

– Какой в этом смысл? – проговорил он. – Он просто перепрыгнет снова.

Оранжевые глаза ярко вспыхнули, и Оливьери зарычал. Затем лицо профессора резко изменилось. Свет исчез из его глаз, и он сделал шаг вперед. Уокер чуть не спустил курок, ожидая, что тот накинется на него. Но потом он увидел горе и замешательство, написанные на лице Оливьери, и понял, что демон его оставил.

Не успев задать себе вопрос «где?», Уокер почувствовал, как оно проскальзывает прямо в него. Крупная дрожь пробежала по телу. Он ощутил настолько глубокую смесь удовольствия, сожаления и печали, что от нее могла избавить только смерть. Грязь растекалась по телу. Она представлялась чем-то вроде яда или инфекции. Пятно росло, просачивалось все глубже и глубже в тело так, что стремление содрать кожу сменилось желанием глубоко зарыться в плоть и высосать мозг из собственных костей. Хотелось сделать что угодно, лишь бы избавиться от этой грязи внутри.

В этот момент Уокер понял, что такое безумие. Он открыл рот, чтобы закричать, но крики обернулись тихим шепотом, отразившимся в его сознании, поскольку рот больше не принадлежал ему.

Не принадлежали ему и руки.

Уокер мог видеть глазами, но внутри себя ощущал зло. Он чувствовал движение руки и пытался бороться с ним, но демон полностью захватил над ним власть. Незваный гость попрал его плоть, сердце и ядро души, и он стал испытывать ликование. Его ликование.

– Нет, – проговорил профессор Оливьери, протянул к нему руки и пошел через метель.

Правая рука Уокера подняла пистолет. Он дважды почувствовал подергивание пальца, когда демон нажимал за него на спусковой крючок. Раздались выстрелы, перемешанные с его собственными криками, метавшимися в голове… затем он рухнул, упав на колени.

Демона в себе он больше не чувствовал.

– …его, Уокер! – услышал он, как кричит Ким. – Добей его!

«Ты больше не можешь с ним бороться», – подумал он, уже не зная, его ли это мысли.

Оливьери лежал в снегу на спине, прижав руки к груди. Кровь вытекала через отверстия на его куртке. Красная парящая жидкость пропитывала ткань и капала на снег, растапливая его и стекаясь в яркую лужу.

– Прости, – проговорил Уокер. – Господи, мне так жаль…

Оливьери закашлялся, разбрызгивая кровь, скопившуюся на губах, затем из уголков рта потекли кровавые слюни. Мериам и Адам подошли к нему и опустились на колени с одной стороны, а Уокер, застыв в безмолвном ужасе, смотрел на Оливьери с другой. Вся плоть его пылала от стыда за то, что его могли так легко использовать, что тело его перехватили для такой бесчеловечной цели.

Ким встала позади, а рядом с ней отец Корнелиус. Священник немедленно принялся читать молитвы, которые в его церкви принято произносить над умирающим.

Уокер наклонился, зажмурился и крепко сдавил себе живот, пытаясь мысленно собрать себя воедино.