– Вы внимательнее многих посетителей, – сказала Нэнси.

– Эркюль Пуаро внимателен к деталям – всегда. Полагаю, мадам, что и портрет Луизы Уоллес имел дату, пока вы не закрасили ее. Зачем? Затем, что она была не совсем свежей. Вам нужно было, чтобы я поверил: вы привезли портрет Уоллесам в вечер убийства, и это был совсем новый портрет. Я спросил себя, почему же вы не написали другую, фальшивую дату, и ответ показался мне очевидным: если ваш портрет переживет век и через сто лет историки искусства заинтересуются вашим творчеством – как оно, вероятно, и будет, – то вы не хотели, чтобы эти люди, искренне любящие ваши работы, были сбиты с толку. Нет, вы хотели обмануть только Эркюля Пуаро и полицию!

Нэнси Дьюкейн склонила голову набок и задумчиво сказала:

– Вы и впрямь необычайно умны, месье Пуаро. Вы ведь все поняли, правда?

– Oui, madame. Я понял, что вы нашли Дженни Хоббс место в доме вашей подруги Луизы Уоллес – чтобы помочь ей, когда она приехала в Лондон и нуждалась в работе. Я понял, что Дженни никогда не вступала ни в какой заговор с целью взвалить вину на вас – хотя она и позволила Ричарду Негусу думать иначе. Вообще-то, дамы и господа, Дженни Хоббс и Нэнси Дьюкейн были подругами и союзницами еще с тех времен, когда обе жили в Грейт-Холлинге. Две женщины, бескорыстно и безрассудно любившие Патрика Айва, выдумали план, который едва не оставил в дураках меня, Эркюля Пуаро!

– Ложь, все ложь! – рыдала Дженни.

Нэнси молчала.

Пуаро сказал:

– Позвольте мне на мгновение вернуться в дом Уоллесов. На портрете Луизы Уоллес работы Нэнси Дьюкейн есть умывальный набор: синий кувшин с тазом. Походив по комнате и оглядев портрет с разных сторон, я обнаружил, что эти два предмета оставались равномерно синими, простыми и неинтересными, откуда на них не посмотри. Все прочие краски на холсте переливались, играя оттенками, когда я ходил по комнате. Нэнси Дьюкейн – художница изощренная. Она настоящий гений цветопередачи – но, конечно, когда она не спешит и думает об искусстве, а не о том, как защитить себя и свою подругу Дженни Хоббс. Чтобы скрыть некую информацию, она торопливо закрашивает синим умывальный прибор, который раньше синим не был. Зачем это ей понадобилось?

– Затем, чтобы скрыть дату? – предположил я.

– Non. Прибор был в верхней части полотна, тогда как Нэнси Дьюкейн всегда пишет дату в правом нижнем углу, – ответил Пуаро. – Леди Уоллес, вы не ждали, что я попрошу вас провести меня по вашему дому буквально снизу доверху. Вы думали, что, как только мы побеседуем и вы покажете мне ваш портрет, написанный Нэнси Дьюкейн, я откланяюсь и уйду. Но мне захотелось увидеть тот синий набор с картины, нарисованный с куда меньшим тщанием, чем все остальное. И я его нашел! Леди Уоллес притворилась обескураженной его отсутствием, но это была лишь игра. В одной из верхних комнат стоял белый набор: белый таз и кувшин с гербом. Я подумал, что это может быть как раз тот, с картины, – только он не синий. Мадемуазель Доркас, леди Уоллес сказала мне, что вы, наверное, разбили или даже украли синий набор.

– Ничего я не крала! – возмутилась уязвленная Доркас. – Да я во всем доме ни одного синего кувшина видеть не видела!

– Потому вы его и не видели, юная леди, что его никогда там не было! – сказал Пуаро. – Зачем, спросил я себя, Нэнси Дьюкейн так поспешно закрасила белый умывальный прибор синим? Что она хотела спрятать под слоем краски? Наверняка герб, заключил я. Гербы ведь не просто украшения; иногда они принадлежат семьям, в других случаях – колледжам известных университетов.

– Колледж Сэвиорз, Кембридж, – вырвалось у меня. Я вспомнил, как перед самым нашим отъездом в Грейт-Холлинг, Стэнли Бир упоминал какой-то герб.

– Oui, Кэтчпул. Когда я вернулся из дома Уоллесов, то сразу нарисовал этот герб, чтобы не забыть. Я не художник, но изображение получилось довольно точным. Я попросил констебля Бира узнать, чей это герб. Как вы все слышали, мой друг Кэтчпул сказал, что герб на кувшине от белого умывального набора из дома Уоллесов принадлежит колледжу Сэвиорз в Кембридже, где Дженни Хоббс когда-то работала постельницей у преподобного Патрика Айва. Это был прощальный подарок вам от колледжа, не так ли, мисс Хоббс, когда вы решили оставить Кембридж и последовать за Патриком и Франсис в Грейт-Холлинг? А потом, когда вы переехали в дом лорда и леди Уоллес, то взяли его с собой. Покидая их дом в большой спешке и убегая к мистеру Кидду, где вы собирались спрятаться, вы были не в том состоянии духа, чтобы думать о такой мелочи, как кувшин. Полагаю, что тогда Луиза Уоллес и переставила прибор с половины слуг в одну из гостевых спален, где им могли восхищаться те, на кого ей хотелось произвести впечатление.

Нэнси Дьюкейн нисколько не хотела рисковать, – сказал Пуаро. – Она знала, что после убийств в отеле мы с Кэтчпулом неизбежно начнем задавать вопросы в деревне Грейт-Холлинг. Что, если старый пьяница Уолтер Стоукли проболтается насчет кувшина с гербом, который сам подарил Дженни Хоббс перед ее уходом? Если мы увидим этот герб на портрете леди Уоллес, то можем обнаружить связь между нею и Дженни Хоббс, а потянув за эту ниточку дальше, откроем и общность между Дженни и Нэнси Дьюкейн, которых связывает отнюдь не ревность и взаимная вражда, как они убеждали нас обе, а дружба и взаимопомощь. Мадам Дьюкейн не хотела, чтобы мы пришли к столь важному выводу из-за герба на портрете, и потому белый умывальный прибор стал синим – но в большой спешке и без малейшего артистизма.

– Не все работы художника – шедевры, месье Пуаро, – сказала Нэнси. Меня встревожила та уравновешенность, с которой она это произнесла, – страшно слышать, как человек, вступивший в заговор с целью уничтожить троих людей, столь разумно и вежливо ведет беседу.

– Возможно, и вы согласны с миссис Дьюкейн, лорд Уоллес? – спросил Пуаро. – Вы ведь тоже художник, хотя и совсем другого рода. Леди и джентльмены, Сент-Джон Уоллес – художник-флорист. Я видел его работы в каждой комнате их дома, по которому столь любезно провела меня леди Луиза Уоллес; так же любезна она была, предоставляя алиби Нэнси Дьюкейн. Дело в том, что леди Луиза – добрая женщина. И доброта ее самого опасного свойства: она так далека от всякого зла, что не узнает его, даже столкнувшись с ним лицом к лицу! Леди Уоллес верила в невиновность Нэнси Дьюкейн и охотно предоставила ей алиби для защиты. Ах, милая, талантливая Нэнси была так убедительна! Она убедила Сент-Джона Уоллеса в том, что ей очень хочется попробовать себя на его живописной ниве. Лорд Уоллес – человек известный и с большими связями, так что ему ничего не стоит достать любое растение для своих рисунков. Нэнси Дьюкейн попросила его достать для нее растение кассавы – то самое, из которого получают цианид!

– А вы откуда знаете? – изумился Сент-Джон Уоллес.

– Удачная догадка, месье. Нэнси Дьюкейн сказала вам, что растение нужно ей как модель для ее рисунка, так? И вы поверили. – Обращаясь к морю лиц с изумленно разинутыми ртами, Пуаро добавил: – По правде говоря, ни лорд, ни леди Уоллес никогда не допустили бы и мысли, что их хорошая знакомая способна на убийство. Это дурно отразилось бы на их репутации. Их положение в обществе – вы только вообразите! Даже теперь, когда все, что я говорю, совершенно точно совпадает с фактами, известными им самим, они не перестают думать о том, что он наверняка ошибается, этот предвзятый коротышка-детектив с Континента. Таковы причуды человеческого разума, в особенности в том, что касается неких idees fixes![57]