У меня ведь даже голова в её присутствии в кой-то веки не болит.

Нет, не могу.

А может, всё ещё наладится? Наместники мои будут, юрэй крепко их напугают. Шики приведёт Возрождённых. Императора мы к ногтю прижмём и вздохну я свободно… Ну а вдруг?

Как вернулась с похорон того мальчишки-наёмника, я снова наведалась в гарем. Оно и плохо: вдруг тут ещё убийца прячется? А здесь я, сама ему в руки пришла… Но не хотелось быть одной. Хотелось выпить, но не в стельку, а чтобы в голове приятно шумело, и действительность не такой мрачной казалась.

Эти записки дарят покой. С собой потом в спальню листы возьму, ещё допишу — успокаивает меня этот дневник, пожалуй, даже лучше Йоко.

Ластятся ко мне наложники, я уже научилась близко их не подпускать, но смотреть этак благосклонно. Играем с ними в кости. Чёрненький тот, похожий на мавра, (иностранец, что ли?) мухлюет и думает, что я не вижу.

Ну-ну.

Надо бы ещё стихи принца повторить перед сном. Есть там один про сосну, нижними ветвями целующую пропасть. Я как прочитала, аж прослезилась… Может, гений был принц, местный Пушкин. Нет, не справедлива я к нему… Вон какие стихи писал. А я только и могу что трепыхаться, как рыба на суше…

Только он помер, а я ещё живая.

Завтра явлюсь к «папе» без приглашения… Или нет, сразу к левому министру, потом к правому, а потом к канцлеру — и дальше вместе пойдём. Если наместники живые ещё…

Нет, ну мухлюет же, шельма!..

* * *

Два часа спустя, в спальне принца

Голову Шики прибили к окну здоровенной такой палкой… копьём.

Господи!

Десятый день шестой Луны

Император всех надул.

Или сделал финт ушами. Или как это здесь называется — когда тебе свинью подкладывают? В моём случае — целого кабана…

Мне донесли, что советники и правда погибли этой ночью, ещё до моего возращения из гарема. Тогда же император взял заложников у всех, даже мало-мальски значимых чиновников. Любимую мать министра, например. Или сестру. А чтобы им не было скучно, всех потенциальных будущих наместников — сыновей или братьев тех, что погибли — предусмотрительный «папа» тоже упёк за решётку. На всякий случай. Он назвал это необходимой предосторожностью, а то в стране неспокойно. Погостите пока у меня, а я вашей армией покомандую.

Умно.

И спорить с ним никто не стал: он же Сын Неба, кто, как не он, справится с нечистой силой?

У меня язык отнялся, когда я это узнала. Очень хотелось кричать — даже орать от отчаяния. Но голос иссяк. Я смотрела на голову Шики, которую двое стражников и четверо евнухов никак не могли снять со стены — то есть, вытащить копьё, — и думала, что это конец.

Вдобавок, словно чтобы у меня нашлось время это осознать, император явился ко мне лишь спустя час. Час, за который я так ничего дельного не придумала. Бежать было некуда: нас окружили и охраняли почище тех самых заложников.

Ванхи уговорил меня вернуться в гарем. Господин, молил он, вы должны выглядеть непричастным (читай: «веселящимся идиотом»). Если государь сомневается…

Я понимала, что сомневаться «папа» точно не будет, но не играть уже не могла. И я отправилась в гарем, и за этот час устроила там разнузданную пирушку: дескать, принц действительно веселится и ни о каких ужасах вроде дворцового переворота не помышляет.

Надо знать императора, чтобы понять: это не могло сработать.

Он явился ко мне. Лично. С отрядом гвардейцев.

И на моих глазах они вырезали весь гарем. Весь, вы представляете? Сотни мальчишек, юношей и вполне зрелых мужиков, даром что евнухов. Которые не сопротивлялись. Это была такая… красочная… мясорубка! Трупы на шёлковых подушках, в чаше фонтана, брызги на створках синоби, алая от крови, липкая циновка и удушливый запах грязи.

Я смотрела не вставая с дивана. Я просто примёрзла к нему, вся будто покрылась льдом. Мой разум отказывался воспринимать то, что я видела. Наверное, поэтому внутри я пребывала в покое. То есть, в спокойном ступоре.

Со стороны наверняка казалось, что принц такой стойкий — ни один мускул на его лице не дрогнул! А я просто понять не могла, что происходит. Накрыло меня уже после, а тогда… Может, оно и к лучшему.

А чего я ожидала, идя против императора? Что он радостно освободит мне трон? Дура.

Я тоже не сопротивлялась. К чему навыки меченосца, если тебя пришли убивать с маленькой армией? Красиво помереть сражаясь?

Я даже спрятаться не додумалась. Хвалёная, блин, итриганка… При мне убивали мальчишек и мужчин, которые оружием даже не владели, не то что мои погибшие от рук Плащей телохранители или тот мятежный капитан с его гвардейцами… Они хотя бы сражались. Эти же… Это была просто бойня.

Отмерла я, лишь когда передо мной на колени бросили Ванхи, обнажили ему шею и… Дальше я не смотрела.

Я перемахнула через столик, залитый кровью и вином, встала перед евнухом и рявкнула:

— Не сметь!

Громко, яростно. Вокруг даже тишина на пару мгновений установилась, пока капитан папиных гвардейцев мне в лицо не заржал.

— Ах, ваше высочество, это ваш любимчик? Ну так мы его тогда…

Дальше шли непечатные выражения, смысл которых был мне предельно ясен, хоть принц вовсе их не понимал. Ванхи собирались разложить прямо здесь, на столе, и позабавиться.

У меня был только кинжал, а ещё шпилька в волосах.

Помню, Ванхи хрипел, что дескать, ваше высочество, оставьте, пожалуйста, бегите, в ноги государю киньтесь… Что-то в этом духе. Дельный совет, ничего не скажешь.

Капитана гвардейцев я прямо там зарезала. Он всё ещё ухмылялся, захлёбываясь кровью — а я уже кинулась к следующему, подныривая под меч.

К гадалке не ходи, ясно: там бы меня и убили. Случайно и вполне по закону: принц сам, считай, на меч бросился. Но императору это было невыгодно.

И он рявкнул ещё громче меня:

— Прекратить!

И все послушались. Даже я.

— Брось, — приказал мне «папа».

Я, сама не понимая, что делаю, разжала руки. Кинжал и шпилька мягко упали на влажные от крови циновки.

В кричаще-звонкой тишине император прошёл ко мне. Покосился на Ванхи, покачал головой — и евнуха отпустили.

Я почувствовала, как горло сжимается от слёз.

Император взглянул на меня, и в глазах его ясно читалось: «А я предупреждал».

Вслух же он сказал:

— В монастырь. Завтра. Вечером. Готовься.

Готовься? Молитвы, что ли, подучи?

— Дурень, — бросил мне император, ещё раз оглядевшись. Трупы, кровь… — Я же говорил: играй тоньше. Нет, прёшь, как взбесившийся бык на пшеничное поле… Всё, иди спать, Ичи. — И приказал гвардейцам: — Отведите его. Евнуха пусть тоже прихватит. Куда мой сынок без няньки…