— Ловких бабок, что ли, мало? Они тебе за пучок моркови все сделают…

— Да поздно уже к бабке! — Файт с отвращением ударила кулаком по своему едва заметному животу и зашипела от боли. — Ох, х-холера… Я его рожу и сплавлю куда-нибудь. Вон сестрицу порадую. У меня же сестрица есть… Слушай, Лай, — неожиданно заныла она, цепляясь за руку, держащую сигарету. — Я ж до последнего могу работать… Ты меня не гони. Я ведь как только, так сразу… Многим ведь беременные даже нравятся…

Лай брезгливо освободил руку, продолжая курить.

— Посмотрим, сказал слепой, и свалился в канаву. Одно я тебе гарантирую: явишься ко мне с щенком на руках — вышвырну обоих пинками. Мамаша нашлась, тоже мне. На родины погремушечку подарить?.. — Он засмеялся собственной шутке. И женщина, маленькая измученная женщина, дочь Божья, которую родители назвали именем Вера, засмеялась вслед за ним… Господи, Отче. Зачем Ты позволяешь все это?.. Почему бы не отпустить их всех, Господи, ведь говорят, Ты благ. Ведь Ты видишь, у нее больше нет сил оставаться человеком.

…Йосеф стоял на коленях. Лицо его искажала мука — такая мука, что если бы Аллен увидел ее, он бы и впрямь ослеп. Священник с запрещением службы качнулся вперед, но не упал. Вместо этого он с трудом, опираясь рукой об пол, поднялся с одного колена — и встал на ноги. На поясе его висел меч — меч на перевязи из волос погибшей девушки. Меч, который убил одного из слуг Повелителя Мух и к которому сам Повелитель не смог прикоснуться.

Йосеф стоял, шатаясь, как под давлением огромной тяжести, и смотрел в лицо своего врага. Враг же смотрел на него, и на лице его проступало менее всего ожидаемое чувство — удивление.

— ТЫ ВИДЕЛ ПРАВДУ, ГАЛААД. ТО, ЧТО ТЫ ВИДЕЛ, — ПРАВДА.

— Я знаю. И принимаю то, что ты показал.

Аллен оторвал лицо от пола. Вдруг он вспомнил то, что забыл, и взглянул перед собой — да, это был Йосеф. В грязной и мятой белой альбе с алым крестом на груди. Почему они оставили ему меч?.. Он же опасен. Он опаснее и страшнее всего этого сборища демонов, и он больше их, потому что он — человек. Они все — здесь, и сила их велика: меньшего из них хватило бы, чтобы разнести весь Магнаборг по кирпичику. Но у Йосефа есть место, тайное место, куда он может уйти, и там они не смогут до него добраться. А все остальное — не важно.

Какова же была эта истина, которая пробудила его и открыла ему глаза? А, вот. Никто не сможет причинить нам зла, потому что у нас есть это тайное место. И дверь туда открыта.

* * *

— Я люблю своих родителей, демон. И мне жаль тебя, потому что ты не можешь этого понять.

Судорога злобы исказила лицо Повелителя Мух. На миг лицо его стало очень старым, как если бы он был болен или смертельно устал. Взгляд его белым пламенем метнулся от медленно встающего на ноги Аллена до уже поднявшегося Гая.

— УБРАТЬ, — приказал он тихо и бешено. — ВЫ ХОТЕЛИ УЙТИ ОТ МЕНЯ В СМЕРТЬ; ВЫ ДУМАЛИ, ЭТО БОГ; ТАК ВОТ ОНА — ВАША СМЕРТЬ!

Железные руки схватили Аллена за плечи, и он не смог сопротивляться. Я считаю до пяти, не могу до десяти, подумал он, когда его потащили прочь из ярко освещенной залы, заламывая за спину руки. Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват. Я иду искать. Искать…

— Гай.

— А?..

— Как твои руки?..

— Кажется, мне их все же не сломали. Наверное, вывих.

— Ты где? Давай я к тебе подойду.

— Я здесь. Иди на голос.

Аллен пополз вперед и вскоре наткнулся на Гая. Тот сидел в абсолютной тьме, прислонившись к стене затылком. Стены были, кажется, каменные.

— Я слепой или здесь правда так темно?..

— Правда темно.

— Вот сволочи. Правда, сволочи?..

— Демоны.

— Ага. Хоть бы капельку света, Господи. А больше ничего и не надо.

И тут зазвучал голос. Аллен сначала даже не узнал его — он никогда не слышал, чтобы Йосеф пел. В пении голос у него оказался мягким и более низким, чем в разговоре. Хорошо ли он пел — Аллен не знал.

Благослови, душа моя, Господа,

И вся внутренность моя — святое имя Его.

Благослови, душа моя, Господа

И не забывай всех благодеяний Его.

Он прощает все беззакония твои, исцеляет все недуги твои.

Избавляет от могилы жизнь твою,

Венчает тебя милостью и щедротами.

Насыщает благами желание твое,

Обновляется, подобно орлу, юность твоя…

— Йосеф.

— Да?..

— Почему ты замолчал?..

— Собираюсь с силами. Все, собрался.

Славьте Господа, ибо Он благ, ибо вовек милость его!

Ибо он насыщал душу жаждущую и душу алчущую

наполнил благами.

Они сидели во тьме и тени смертной, окованные

скорбью и железом.

Но воззвали к Господу в скорби своей, и Он спас их

от бедствий их;

Вывел их из тьмы и тени смертной и расторгнул узы их.

Да славят Господа за милость Его и за чудные дела Его

для сынов человеческих!

…Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем.

Блаженны хранящие откровения Его, всем сердцем

ищущие Его…

Голос Йосефа внезапно прервался, сойдя на какое-то шипение. Он сухо закашлялся, и Аллен, уже начавший вновь облизывать пересохшие губы, вдруг вспомнил, как они пили у колодца. Гай. Потом Аллен. А Йосеф так и не успел.

— Не пой, не надо! Совсем голос потеряешь…

Йосеф не успел ответить, потому что у него, как и у двух остальных, перехватило дыхание. Они увидели свет.

Он был голубоватым и ровным, как от медленно разгорающейся вечерней звезды. Только во много раз ярче. В свете проступили из ниоткуда каменные стены темницы. Огромная железная дверь. Свод, теряющийся во мраке. Изумленные белые лица троих друзей.

Свет исходил, как сначала показалось Аллену, от Йосефа. Но как-то немножко сбоку. То светилась, разгораясь все ярче, крестовина его меча.

Йосеф снял меч с пояса и воткнул лезвием посредине, в земляной пол. Он стоял и светился, как неимоверное распятие. Йосеф преклонил правое колено и поцеловал его, и на сияющем металле некоторое время оставался темный след от касания смертных губ.

Гай обернулся и посмотрел на Аллена огромными, темными в темноте глазами.

— Как ты говорил? Капельку света, а больше ничего и не надо?..

— Да.

— …Вы знаете о горе Галаад?.. Это в честь нее меня назвали, да и святого Галахада тоже. Говорят, эта гора подобна главе на теле Церкви; мы же все — волосы на ее голове. Ни один волос не упадет с наших голов без воли Господа, так и мы все от века сочтены. Хотя и много волос на голове Церкви Христовой, каждый из них сияет золотом, и волноваться нам, в общем, не о чем…