Эмили перекатывала носком ботинка мелкие камешки, рассыпанные по полу. Я не видел ее лица, но по голосу слышал, что она улыбается.

— Мама была послушным созданием?

— Думаю, «упряма как сто самых упрямых в двух мирах созданий» будет ближе к истине. Но она хотела этого и была счастлива. Мы оба были счастливы. Мы путешествовали, разговаривали обо всем на свете, я обучал ее темному языку. Почти все, о чем я когда-то говорил «ценно», «интересно», «важно» ушло на второй план, что-то вообще потеряло смысл. У меня появился другой, новый мир. И в этом мире никого не интересовало, сколько я знаю, что умею, как хорошо охочусь и как быстро убиваю Незнакомцев. Впервые я нашел что-то очень важное — и это что-то не было войной или наукой. Мне не хотелось думать о том, что происходит, не хотелось задавать вопросы и искать ответы. Хотелось просто жить. Сегодня. Сейчас. Мы оба знали, что завтра для нас может не наступить, а поэтому держались за это «сейчас» так цепко, как могли. — Я чиркнул спичкой, но огонек к папиросе так и не поднес. — А потом случилось чудо, детка. Я узнал, что мама беременна тобой.

— Ой. — Нога Эмили на мгновение замерла, а потом снова зашуршала мелкими камешками. — Это было внезапно?

— Еще бы. Я знаю, что у обращенного существа и человека может появиться ребенок, пусть шансы и стремятся к нулю, но живые дети у двух обращенных существ?.. Нет. Это противоречит законам нашей природы. Хотя на то это и чудеса, чтобы они противоречили законам природы, не так ли?

— Маме было тяжело?

— И ей, и мне. Это были непростые три месяца. Больше всего мама боялась самих родов, но, как ты знаешь, мы уже давно научились облегчать боль, а поэтому страхи оказались беспочвенными. Я тоже переживал, потому что не знал, кем ты родишься — человеком или темным существом. Но ты родилась бессмертной. Крошечный теплый комочек. У тебя были мои глаза, и мама удивилась — она ждала, что они будут синими, как у всех новорожденных.

Мы снова замолчали, и я мысленно вернулся к той ночи — она была бесконечно долгой, казалось, время остановилось, а солнце никогда не поднимется. Взволнованная Аллегра носилась туда и обратно, шелестя юбками, и приносила то горячую воду, то травяные отвары. Муса и Александр попеременно заглядывали в комнату и путались у нее под ногами. Слуги-вампиры и темные эльфы ловили кого-то из них в коридоре и шепотом осведомлялись, как идут дела: не нужна ли Великому помощь, не хочет ли госпожа перекусить, может быть, ей принести апельсинов или молока? Во всем этом хаосе мне нужно было вести себя так, будто я контролирую все от и до и знаю, что делать, но руки дрожали, а при виде слез Марты (пусть она плакала не от боли, а от счастья) я приходил в ужас. Вопросы, один страннее другого, носились в голове с сумасшедшей скоростью: а если не получится остановить кровотечение, перерезать пуповину, если ребенок не будет дышать, если не будет биться сердце, если я ошибся, и на свет появятся близнецы?..

Но я не ошибся, сердце девочки билось, да и с дыханием все было в порядке, что она продемонстрировала сразу же, завопив так, что услышали даже видевшие девятый сон слуги. «Какая ты красивая», сказала Марта, когда я передал ей ребенка. «Мы назовем тебя Эмилия». После нескольких часов, которые выдались не самыми спокойными, сосредоточиться было сложно, да и выглядел я, наверное, не самым лучшим образом — по крайней мере, Аллегра смотрела на меня с нескрываемой жалостью, готовая сказать «думаю, тебе нужно отдохнуть, Великий» — но кивнул и ответил, что имя замечательное. После этого я оставил фею присматривать за Мартой и проспал больше суток. Проспал бы и дольше, но довольная мама оправилась быстро и принесла Эмили мне. Выяснилось, что биение сердца девочки я слышу очень чутко и тут же открываю глаза, хотя обычно меня не будил самый адский в двух мирах шум. Так дела обстояли и по сей день: мне не нужно было выходить из кабинета для того, чтобы понять, хорошо ли спит Эмили или же ей снится кошмар.

— А потом, пап? Что было потом?

— Самые счастливые пятнадцать лет в моей жизни. Ты сказала первое слово, сделала первый шаг. Я учил тебя чтению, рисованию, письму, верховой езде. Рассказывал сказки. Каждый вечер мы с тобой сидели здесь и смотрели на звезды. Я объяснял, какие существуют созвездия, как они могут помочь заплутавшим путешественникам найти дорогу. Муса показывал тебе, как ухаживают за лошадьми, а Александр втайне от меня сделал для тебя лук. Я страшно разозлился, когда узнал об этом, но к тому времени ты уже умела стрелять и ни за какие сокровища мира не соглашалась расстаться с оружием. Тогда я понял, что неплохо быть бы объяснить тебе, как обращаются и с другими его видами — с парными клинками, с кинжалами. Я научил тебя охотиться, выслеживать дичь, снимать шкуру с пойманных животных — всему, чему обычно учат молодых карателей, когда они приходят в Орден. Мы много бегали, плавали, ночевали в лесу. Мама была недовольна, ей хотелось, чтобы ты выросла леди, смирно сидящей в библиотеке за книгами и танцующей на балах, а не сорванцом с ободранными коленками, но ты располагала другим мнением на этот счет. По ночам мы с ней думали о том, что совсем скоро ты вырастешь, начнешь знакомиться с молодыми вампирами, они будут дарить тебе подарки и пригашать на верховые прогулки под луной.

Эмили сидела, положив руки на колени, и смотрела в небо, на котором начали появляться первые тучи.

— Но все получилось иначе, — сказала она.

— Да. Потому что мы всегда платим за свои ошибки, даже если они приносят нам много счастья. И за свою я тоже заплатил. Очень дорого. Будь на моем месте кто-то другой, приговор за такой проступок был бы однозначным — развоплощение. Но Великий Ариман предоставил мне выбор. И самым чудовищным в этом выборе было то, что все заранее знали, какое решение я приму. Он дал мне кинжал из храмового серебра и сказал, что варианта у меня два: либо лишить жизни себя, либо существо, которое я обратил.

— Я поняла, пап. Не думаю, что нужно рассказывать дальше. Я буду плакать. И тебе тоже будет нелегко.

Тучи понемногу заполняли небо, на землю упали первые капли, а через несколько