как в тумане. Что же ей тогда сказали, что говорила матушка Рут? Только, что ребенка больше здесь нет и что так лучше для всех них. И у Тамар не хватило сил сопротивляться, она просто молча закрыла глаза и впала в состояние прострации, которое уже несколько недель удерживало ее в своих цепких клешнях.

Она медленно покачала головой.

Хульда Гольд кивнула.

Тамар с нежностью глядела на личико сосунка, ибо ничего на свете в это мгновение не было для нее важнее.

Хульда откашлялась и сказала:

– Вы думали, Рут взяла ребенка во двор и оставила там на какое-то время без присмотра, верно? А когда возвратилась, его уже не было.

Аври кивнул, с мрачной физиономией, как показалось Тамар.

– Но почему вы не начали поиски? – спросила Хульда, и Тамар заметила ее гнев.

– У моей жены представления о жизни отличаются от моих, – тихо сказал Аври, тщательно подбирая каждое слово. – Она не может принять бедность и безрадостность наших будней. И ей хочется любой ценой удержать семью от полной нищеты.

Тамар подняла глаза.

– А я не член семьи, – сказала она, без капли горечи. Все неважно, когда прижимаешь это теплое существо к груди, изумленно подумала она.

– Для меня ты – член семьи, – заявил Аври. – Ты женщина, которую любит мой сын, этого мне достаточно. Но Рут – у нее другие мерки. Я боюсь, ей тяжело принять ребенка нееврейки как свою собственную кровь и плоть. Иудаизм и его законы святы для нее, она считает своим долгом их защищать. – Он пригладил редкие волосы. – Когда-то она поступилась всем, выйдя за меня замуж… – тихо промолвил он. – Ее отец принял решение поженить нас, хотя каждый в штетле знал, что я не тот, кого она любит. Но она повиновалась: она была хорошей дочерью, стала мне хорошей женой и… – Он осекся.

Последние слова прозвучали так странно, словно свекор Тамар вынудил себя их произнести.

– Но это не оправдание тому, что она подвергает беззащитного младенца большой опасности, – возмутилась Хульда.

Тамар удивилась. Хульду действительно волновала судьба ребенка, и Тамар неожиданно прониклась симпатией к этой высокой темноволосой женщине. Хульда Гольд действительно хотела помочь! И почему она этого раньше не замечала?

– Это… еще не всё, – запинаясь, сказал Аври.

Тамар снова услышала, как было ему тяжело подбирать правильные слова.

– Она чего-то боялась, – сказала Хульда, и Аври изумленно взглянул на нее.

– Откуда вы знаете?

– Я почувствовала это с самого начала, как только пришла, – Хульда стояла, скрестив руки на груди, и выглядела очень решительной.

– Вы, Ротманы, все чего-то боитесь, я права? Но чего же?

– Правды, – Аври зарылся лицом в мозолистые ладони, усыпанные ожогами от многолетней работы у горячей печи. – Я знаю правду, всегда ее знал, но никогда не говорил об этом с моей женой. Я верил, что смогу уберечь нас своим молчанием. Но оно нас отравило.

Он встал и подошел к Тамар и ребенку. Нежно, почти с благоговением, он дотронулся пальцем да пятна на виске младенца.

– Эту родинку я уже видел, много лет назад. Мы прозвали мужчину с таким родимым пятном Червовым Валетом. Он был сапожным мастером у нас в штетле, католиком. Там в Галиции было примерно как в Шойненфиртеле: евреи и неевреи проживали в узких переулках в тесном соседстве друг с другом.

– Ваша жена любила этого Червового Валета, – сказала Хульда, не меняя своей позы. – Она имела с ним связь.

– Она бы дорого за это поплатилась. – Аври отвел руку и спрятал ее в карман. – Ее отец забил бы дочь до смерти, если бы узнал, но он казался слеп и глух. Ему нужен был преемник на пекарне, а я, как его подмастерье, виделся ему подходящим кандидатом. Он не спрашивал, подхожу ли я его дочери, а просто поженил нас. Рут подчинилась: она прекрасно знала, что будущее с католиком немыслимо. Я был своего рода ее спасением.

Тамар осторожно наблюдала за Аври. Она всегда немного побаивалась старика, но, рассказывая свою историю, он выглядел мягким, добрым и ранимым. Он заслуживал преклонения. Такая терпимость по отношению к непростительному проступку будущей жены не являлась само собой разумеющейся и в нынешнее время.

– Я полагаю, это еще не всё, – сказала Хульда, и Тамар увидела, как сверкнули ее серые глаза.

– Вы правы, – голос Аври звучал хрипло. – Рут потеряла с ним свою невинность, до нашей свадьбы. Конечно, я этого не знал, мы никогда об этом не говорили. Когда родился Цви, на пару недель раньше срока, я не спрашивал, почему ребенок такой пухленький и кругленький, не похожий на недоношенного, несмотря на ранние роды. Я воспитал его как родного сына. И он остается им по сей день!

Сказав эту последнюю фразу, он снова обрел твердость голоса. Тамар не сомневалась, что он говорил от чистого сердца. Но ее муж Цви, уважающий и почитающий родителей, ни разу не сказавший дурного слова о них, упал бы замертво, узнав об этом. Впервые за долгое время она вновь испытывала к нему нежность.

Хульда очнулась от оцепенения, подошла к столу и пристально посмотрела на Аври:

– Вы справедливый человек. У вас доброе сердце. Цви может гордиться таким отцом.

– Он не должен знать, что я вам рассказал, – в страхе, словно очнувшись от дремоты, Аври взглянул на Тамар. – Обещай мне, что ты ему ничего не расскажешь.

Молодая мать лишь кивнула, не зная, что ответить. Она чувствовала, что не стоит высказывать свое мнение. Но Хульде такая сдержанность была чужда.

Она решительно спросила:

– Вам не кажется, что пора покончить с тайнами?

– Тайны бывают разных видов, – уверенно ответил Аври. Он снова обрел свое привычное спокойствие: – Некоторые можно выпустить на свободу, но другие способны накликать большую бессмысленную беду. Эту тайну я лучше сохраню под замком.

Тамар видела, что Хульда собиралась возразить, но та все же сжала губы и какое-то время раздумывала.

– Когда ваша жена увидела родинку у ребенка, – наконец сказала Хульда, – она ее узнала и поняла, что прошлое после стольких лет настигло ее…

Аври кивнул.

– Но я все равно не верю, что она замешана в исчезновении ребенка. – Он придал своим словам как можно больше уверенности. – Рут все-таки неплохой человек. Невнимательная, это правда, может быть упрямая, но беззлобная!

Лицо Хульды говорило само за себя, так сильно она, по всей видимости, сомневалась в словах старика. Но опять сдержалась.

– Мне хочется вам верить, – сказала она. – Но правду знает только сама Рут. Кстати, где она?

– Она сражается за еду в пункте питания для бедных на Розентальских