Ну, будьте здоровы и держите себя в руках.

Многие в нашей стране считают, что если фамилия не заканчивается на “ов” и если фамилия непонятная, то носитель этой фамилии, скорее всего, еврей.

Так получилось, что папа мой с непонятной фамилией Бильжо – русский. Еврей я как раз по маме.

А Петер-Пауль фон Маузер на самом деле никакой не еврей и в некотором смысле даже наоборот – немецкий конструктор и организатор производства стрелкового оружия.

Но Петер Маузер не разрабатывал этот самозарядный пистолет. Разработали его три брата Федерле в 1896 году в Германии. Пистолет был запатентован на имя Петера-Пауля Маузера. Вот поэтому он и называется Маузер.

Производство его продолжалось вплоть до 1939 года. За это время был выпущен миллион экземпляров.

А если представить себе, что каждый пистолет выстрелил хотя бы по одному разу и попал в цель?.. Простая арифметика.

Меня всегда удивляло, почему мужская часть населения так любит оружие. Почему оно на самом деле так чертовски привлекательно? Именно чертовски!

В России Маузер стал популярен как неотъемлемая часть облика чекиста и комиссара времен революции и гражданской войны. Наряду с кожаной курткой. Кожанкой. На самом деле популярен этот пистолет был и у белогвардейцев, и у бандитов благодаря своей огромной мощности.

Товарищ Маузер сказал свое веское слово, когда попал в женские руки – в руки Фанни Каплан. Маузер и Каплан – хорошая пара. Они нашли друг друга. И вместе они нашли товарища Ленина.

После этой исторической встречи Владимир Ильич стал совсем другим человеком. Практически бессмертным. Ну или долгожителем.

Будьте здоровы и держите себя в руках.

Эдуард Николаевич Успенский, всем известный автор Чебурашки и крокодила Гены и много замечательного чего еще, давно разрешил мне Гену и Чебурашку рисовать. Я как-то спросил у него позволения, чтобы не создалось впечатление, что я ворую его образы. Как, между прочим, делают многие другие. “Тебе можно, – сказал Эдуард Николаевич. – Ты придумываешь совсем новые истории. Валяй”.

Чебурашка и крокодил Гена, конечно же, москвичи. И москвичи коренные. Они ж родились в столице. Как и я. А до этого мой папа.

Я москвич во втором поколении. Таких теперь немного. Это уже большая редкость. В сумме мы, Бильжо, живем в Москве без малого сто лет. Улицы Пятницкая, Домниковская, Удальцова, Генерала Тюленева, Пырьева, Кутузовский проспект – это места, где жили мои родители и я. Центр. Спальные районы…

Москва во мне. Она вросла в меня. Проросла.

Москва меняется, и, честно говоря, мне иногда больно смотреть на эти изменения.

Сердце нашей родины теперь с искусственными клапанами. А ее улыбка – со вставными золотыми зубами.

Никто в метро не спрашивает: “Простите, вы сходите?” Поэтому вести дискуссию на тему, как правильно говорить – “выходите” или “сходите”, – не с кем.

Москва стала для меня местами чужой. Но это мой город. В нем остались еще кусочки, которые не изменились. Вот, например, Пироговка не изменилась. Там я учился. Там прошли мои студенческие годы.

Станции метро в центре Москвы не изменились.

Я помню, где и с кем встречался, в каких местах и где выпивал. Помню, где кто жил. Можно писать книгу про мою и только мою Москву.

Москва стала строгой: этого нельзя, того нельзя, сюда нельзя, туда нельзя.

У меня никогда не проверяли документов – да я их с собой и не ношу. Но однажды, в конце 90-х, мы с замечательным поэтом Игорем Иртеньевым и замечательным поэтом и сценаристом Вадимом Жуком шли по Малой Грузинской. А по противоположному тротуару – три милиционера. (Так их тогда называли.) Милиционеры были удивительно маленького роста. Я сам невелик, но милиционеры были просто как первоклассники. В форме на два или даже на три размера больше. Не то чтобы мы посмеялись над ними, нет. Мы только переглянулись и что-то шепнули друг другу. Но что сделаешь, мозг и глаз художников улавливает быстро такие курьезы. Милиционеры резко изменили свой курс, перешли дорогу в неположенном месте и подошли к нам. “Ваши документы!” – сказал самый маленький Вадиму Жуку и Игорю Иртеньеву. Видимо, не я, а они, мои друзья, вызвали у милиционеров почему-то подозрение. А надо сказать, что в то время мы с Игорем Иртеньевым были что называется “телевизионными звездами”. Мы привыкли, что у нас обычно брали автографы. Друзья мои онемели. А моему гневу не было предела. Я так “наехал” на милиционеров, что они растерялись. Совсем стали маленькими и утонули в своих мундирах окончательно. Опустили глаза, рукава их кителей стали еще длиннее, и было непонятно, где их ладони. В общем, они извинились и, покрасневшие и вспотевшие, ретировались.

А мои друзья-поэты меня даже пожурили. Мол, что ты, как тебе не стыдно… Мне и вправду стало жалко этих приезжих стражей порядка.

Теперь они выросли, располнели, форма у них другая, и называются они тоже по-другому. Теперь эти ребята могут просто взять тебя за шкирку и…

Так что будьте здоровы и держите себя в руках.

Судя по всему, в советских школах все-таки хорошо преподавали историю. Потому как в исторические персонажи играли. Их имена становились нарицательными. Не знаю, как с этим дело обстоит сейчас.

В общем, если кто-то заводил кого-то не туда, например в походе за грибами на даче, то этот кто-то тут же становился Сусаниным. “Да это Серега, Сусанин, завел нас в болото…” Или: “Куда ты идешь, Сусанин, нам же надо совсем в другую сторону”.

Сусанина почему-то все, кому известна эта история, воспринимают бородатым стариком. Так и изображают его.

Да и у Рылеева в стихотворении, в конце: “Умри же! – сарматы герою вскричали, и сабли над старцем, свистя, засверкали!..” Правда, потом через строчку вдруг: “…и твердый Сусанин весь в язвах упал…”

А между тем, оказывается, Иван Сусанин родился в последней трети xvi века, а умер, соответственно, в 1612 году. Так что было крепостному крестьянину около 40 лет. Борода всегда старит.