– Перед всем двором… – шептала она. – Поднести склянку перед всем двором!

Тетушке Розелине доверили роль наперсницы Изольды, которая, не в силах подать своей госпоже яд, заменяет его любовным напитком. Это была совсем маленькая роль без слов, одна из тех, что доверяют слугам, но мысль о появлении на сцене перед столь важной публикой доводила тетушку чуть не до обморока.

Надевая соломенную шляпу, Офелия гадала, будет ли Торн присутствовать на спектакле. Ей не очень-то хотелось изображать гребца у него на глазах.

Честно говоря, ей не очень-то хотелось делать это на глазах у кого бы то ни было.

В середине дня в музыкальный салон зашел Арчибальд. Сегодня он вырядился в совсем уж ветхую одежду, а его запущенная шевелюра напоминала неряшливый стог сена. Привычка щеголять в лохмотьях при обстоятельствах, менее всего располагавших к небрежности, была для него делом чести. И этот дерзкий эпатаж, наряду с его неумолимой искренностью, Офелия ценила в нем больше всего.

Арчибальд дал последние распоряжения портным своих сестер:

– Эти платья выглядят слишком нескромными для их возраста. Прикройте им голые руки пышными рукавами, а глубокие декольте спрячьте под воланами.

– Но как же, месье… – пробормотала одна из портних, испуганно глядя на часы.

– Я хочу, чтобы у них были открыты только лица! – приказал Арчибальд, игнорируя горестные вопли сестер. Его улыбка выглядела сегодня несколько натянутой, как будто мысль вывести девушек в свет и показать двору была ему крайне неприятна. Офелия признала, что он и впрямь заботливый брат.

Арчибальд ушел, и теперь взгляд Офелии блуждал между часами, Беренильдой и тетушкой Розелиной. До начала представления оставалось более семи часов… Более пяти… Более трех… Густав был уже мертв, но девушка, непонятно почему, все еще чувствовала себя жертвой его шантажа. Наверное, следовало бы предупредить Беренильду о том, что произошло в темнице. Офелия боялась за ее жизнь, за жизнь ребенка, за свою тетку, хотя теперь никаких оснований для этого как будто бы не было.

В конце концов усталость взяла верх над страхами, и она задремала на банкетке.

Ее разбудила мертвая тишина. Такая глубокая, что от нее заложило уши. Сестры Арчибальда перестали щебетать, портнихи прекратили работу, а лицо Беренильды резко побледнело.

В музыкальный салон вторглись странные мужчины и женщины, ничем не походившие на других вельмож Лунного Света. Они не носили ни париков, ни изысканных нарядов, но держались так надменно и уверенно, словно были хозяевами замка. Великолепные меховые одежды, больше подходившие для лесов, чем для светских салонов, не скрывали татуировок на их руках. И у всех без исключения был жесткий, стальной, безжалостный взгляд. Такой же, как у Торна.

Драконы.

Офелия вскочила с банкетки, чтобы поклониться вельможам, как подобало лакею.

Выпрямившись, девушка сразу узнала Фрейю по ее поджатым губам и острому носу. Та обвела ледяным взглядом сценические наряды и музыкальные инструменты, а потом воззрилась на бледных, онемевших сестер Арчибальда.

– А вы почему не приветствуете нас, милые девицы? – медленно процедила она. – Неужто считаете Драконов недостойными приглашения на ваш праздник? Нам дозволено подниматься в Лунный Свет только раз в году, на один день. Но, может быть, на ваш взгляд, и этого слишком много?

Перепуганные девушки дружно, как по команде, повернулись к старшей сестре. Пасьенция с достоинством выпрямилась и крепко сжала руки, скрывая дрожь. В отличие от сестер она не блистала красотой, зато храбрости ей было не занимать.

– Простите нас, мадам Фрейя, мы не ожидали столь внезапного визита. Я думаю, вам достаточно посмотреть вокруг, чтобы убедиться, насколько мы заняты. Нам всем нужно переодеться для участия в Опере.

И Пасьенция бросила многозначительный взгляд на Драконов с их буйными бородами и шрамами на могучих руках. Все они, в своих белых меховых плащах, походили на полярных медведей, забредших по ошибке к цивилизованным людям.

Дамы-хористки вдруг возмущенно завизжали: тройняшки, сыновья Фрейи, совали бритые головы под их пышные юбки, прыская со смеху. Однако сама Фрейя не произнесла ни слова, чтобы призвать детей к порядку. Вместо этого она уселась на табурет перед клавесином, поставив локти на всхлипнувшие клавиши и всем своим видом показывая, что намерена здесь остаться. На ее губах играла хорошо знакомая Офелии усмешка – точно такая же предшествовала жестокой пощечине в фиакре.

– Переодевайтесь, милые девицы, мы вам не помешаем. Это ведь просто семейное сборище, не так ли?

И она с той же змеиной улыбкой обратилась к Беренильде:

– Давненько мы с вами не виделись, тетушка. По-моему, вы постарели.

– Да, в самом деле, очень давно, милая племянница.

Беренильда держалась на удивление спокойно, но Офелия чувствовала, как она напряжена.

– Ты несправедлива, сестренка! Наша тетушка никогда еще не выглядела так блестяще!

Человек, незнакомый Офелии, решительно вышел вперед, чтобы поцеловать Беренильде руку. Массивный подбородок, могучие плечи и здоровый цвет лица… Если это был брат Фрейи, значит, он приходился единокровным братом Торну, но совершенно не походил на него.

Вмешательство великана явно успокоило Беренильду, которая ласково потрепала его по щеке.

– Годфруа! Тебя невозможно вытащить из твоей глуши! Каждый год я спрашиваю себя, пережил ли ты эту ужасную зиму в чаще леса!

Мужчина оглушительно расхохотался. Его искренний смех не имел ничего общего с манерным хихиканьем придворных кавалеров.

– Не бойтесь, тетушка, я никогда не позволю себе умереть, не показавшись перед этим у вас на чаепитии.

– Беренильда, а почему я не вижу Катерины? Разве ее нет здесь, с тобой?

Этот вопрос задал старик. По крайней мере, Офелии показалось, что он стар, хотя, при всех своих морщинах и седой бороде, мог похвастаться могучим сложением. Он презрительно оглядывал изящную обстановку салона. Стоило ему раскрыть рот, как все остальные члены клана умолкли и повернулись к нему. Настоящий патриарх.

– Нет, кузен Владимир, – мягко ответила Беренильда. – Маме пришлось покинуть Небоград. Она заболела и не сможет участвовать в завтрашней охоте.

– Дракон, отказавшийся от охоты, – не Дракон! – буркнул старик в бороду. – Ты и твоя мать слишком увлеклись светской жизнью и стали неженками. Может, и ты мне сейчас объявишь, что не собираешься охотиться?

– Дядюшка, мне кажется, у тети Беренильды есть на то уважительные причины…

– Годфруа, если бы ты не был нашим лучшим охотником, я бы отрубил тебе руки за такие позорные слова. Неужто я должен напоминать, чтó значит для нас большая весенняя охота?! Благородное искусство, которым владеем только мы одни, напоминает всему свету о том, чтó мы собой представляем! Если придворные ежедневно видят у себя в тарелках мясо, то этим они обязаны только нам, Драконам!